Правда о туркестанских событиях. Стенограмма закрытого заседания Государственной думы The truth about the Turkestan events. Transcript of closed session of the State Duma

Transcription

Правда о туркестанских событиях^[1]

Печальные события в Туркестане, происшедшие при введении трудовой повинности для туземцев края сопряженные с десятком тысяч невинных жертв, своевременно не могли получить должного освещения, так как мерами старого правительства на русскую печать была наложена печать молчания. Что же касается освещения этого вопроса членами Думы Керенским и Джафаровым, то и оно осталось для общества в неизвестности, так как правительство настояло на том, чтобы вопрос этот обсуждался  при закрытых дверях.

Ныне, когда чрезвычайная следственная комиссия для расследования незаконных действий бывших министров, фактически приступила к следственному производству для установления степени виновности и незакономерных действий бывших министров при проведении в жизнь повеления бывшего императора от 25 июня 1916 г. о призыве инородцев на работы в тыл действующей армии, а также о предупредительных мерах и шагах, предпринятых своевременно депутатами, считаем небезынтересным привести речи Керенского и Джафарова, произнесенными ими в закрытом заседании Думы от 13 декабря 1916 г., так ярко освещающие эти печальные события:

Джафаров (Бакинская, Елизаветпольская и Эриванская губ.). Господа члены Государственной думы. Прежде чем перейти к изложению своей речи, я должен указать, что мы сегодня обсуждаем важный вопрос при отсуствии представителей тех окраин, которых касается обсуждаемый запрос. Это положение не нормальное, оно дальше терпимо быть не может. Затем, я должен сказать, что 27 числа минувшего месяца я в комиссии по военным и морским делам изложил свой взгляд на этот вопрос в довольно резких выражениях, но сегодня, боясь, что в таких же выражениях, я не сумею докончить свою речь, я поставил себя в известные рамки. Я позволю себе от имени мусульманской фракции изложить наш взгляд на эти события и указать на те причины, на те обстоятельства, которые вызвали эти события. Высочайшее повеление, опубликованное 6 июля, открыло целую эру в жизни инородческого населения восточных окраин России – Кавказа, Туркестана, Сибири и Степных областей. В процесс великой мировой войны оказались втянутыми непосредственно сотни тысяч инородческого населения, жившего до сей поры особым экономическим укладом, занимавшего в общегосударственном строе особое положение граждан, ограниченных в правах. Казалось, это должно было заставить правительство отнестись к этому акту поголовного призыва инородцев с особой осторожностью и вдумчивостью. Однако, в действительности мы видем обратное: призыв инородцев состоялся в порядке, нарушающем основные законы империи, и воплощен был в жизнь в форме, вызвавшей ничем не оправданные потрясения хозяйственной жизни инородческого населения. Незаконномерные действия агентов высшей власти сопровождались безграничным произволом местных властей. Незакономерность как самого акта издания о призыве инородцев, так и незакономерность проведения этого акта в жизнь – прямой результат выработанной веками и традициями инородческой политики, политики игнорирования как мнения самого населения, так и его жизненных интересов. Здесь я не буду останавливать вашего внимания подробно на юридической строне этого вопроса; юридическая сторона вопроса подробно изложена в нашем запросе и напечатана и роздана вам. Здесь я укажу только на ст. 71 Основных Законов, которая гласит: «Российские подданные обязаны платить установленные законом налоги и пошлины, а также отбывать повинности, согласно постановлениям закона». Статья же 86: «никакой новый закон не может быть последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной думы и восприять силу без утверждения государя императора».

Военный министр, испросивший Восочайшее повеление от 25 июня, нарушил уже приведенные статьи основных законов. В самом деле, этим Высочайшим повелением налагается на местности в которых живет инородческое население, новая повинность, между тем, как сказано в ст. 71 Основных Законов, отбывание повинности русскими подданными не может быть установлено иначе, как в законодательном порядке, при чем в порядке военного законодательства, в порядке ст. 96, не может быть издано распоряжение, которое составляет предмет общих законов. Независимо от сказанного, министр внутренних дел допустил превышение власти, распорядившись самолично, без предварительного соглашения с военным министром, о немедленном призыве инородцев, несмотря на требование второго раздела Высочайшего повеления 25 июня о том, что такое распоряжение нуждалось в дополнительном согласовании военного министра и предварительной же выработке подробных правил о призыве. Таким образом, вопреки ясному смыслу закона, на инородческое население возлагается новая повинность, которая могла быть установлена не иначе как законодательным порядком. Мало того, установленная с нарушением Основных Законов, повинность осуществляется безсоблюдения требований самого акта о призыве.

Но нужно ли считаться с законом, раз дело касается каких-то там киргизов, сартов, туркмен? Для этих инородцев, как говорится, законы не писаны. Привышение власти – это принцып инородческой политики русской власти: призвать на работы, и кончено, – а в случае противодействия, разве не существует огромный административный механизм, наделенный всею силою полицейской власти? Не учитывая разнообразия экономического бытия отдельных инородческих групп, не предусматривая ущерба, какой может понести как хозяйство отдельных областей, так и хозяйство страны в целом, правительство прямолинейно проводит в жизнь мероприятия, которые следовало бы приспособить к своеобразным условиям жизни отдельных местностей. Перед нами ряд документов, которые поистине являются криком жизни  и могут служить ярким свидетельством того, насколько огульный призыв был чреват в смысле экономическом вредными последствиями. Как только был издан указ о призыве инородцев, сейчас же с разных концов империи стали поступать в канцелярию министра внутренних дел и военного хозяйства указания и просьбы о необходимости отсрочк и льгот. В огромном количестве этот материал поступал к нам, в мусульманскую фракцию. Как всем хорошо известно, указ был издан в разгар летней страды. В значительном количестве инородцы в Степных областях были заняты сельскохозяйственными работами как на своих землях, так и на землях русского населения. Во многих местах инородцы безвозмездно, из сочувствия к русскому населению, исполняли эти работы, и издание повеления произошло в момент крайне неудачный, и членам Государственной думы пришлось в то время предпринять некоторые шаги.

Мы в то время обратились в военное министерство, в министерство внутренних дел и указали на дефекты в способе и порядках призыва инородцев на окопные работы. Мы предлагали немедленно выработать подробные условия призыва инородцев на эти работы. Однако же наш голос оказался гласом вопиющего в пустыне. На могущие быть волнения в Туркестанском крае также было указано в телеграмме членами Думы Ржевским, Некрасовым и другим на имя начальника штаба верховного главнокомандующего и на имя военного министра… Но не один Туркестан был взволнован открывшейся перед ним перспективой хозяйственных потрясений. Можно сказать, решительно со всех краев России полетели срочные телеграммы. Петроград наводнился депутациями из самых отдаленных местностей. В петроградских канцеляриях появился до сих пор редкий проситель, кинувший далекие степи и приехавший в столицу в надежде найти здесь правду и милость. Но власть привыкла действовать необдуманно и прямолинейно. Я не буду утруждать ваше внимание цитированием имеющихся у нас документов, которые подтверждают нашу мысль, что распоряжение о всеобщем призыве инородцев не учло экономического своеобразия краевых местностей, ни бытовых условий инородцев, ни роли местного хозяйства в благополучном состоянии тыла, а в результате вместо организованной помощи фронту получилась в действительности лишь дезорганизация тыла. Эта дезорганизация на обширных окраинах России, как результат огульного призыва инородцев на окопные работы, усиливается еще и одной крайне характерной бытовой особенностью этого краевого населения, на которую я считаю необходимо указать. Эта особенность весьма важная и заключается в том бытовом положении, которое занимает женщина у инородческого населения.

  В то время как женщина в русской крестьянской семье является хозяйственной единицей, которая свободно может заменить мужчину, призванного в ряды армии, женщина инородческого населения этой роли исполнять не может: она связана вековыми традициями, изолирующими ее от соприкосновения с внешним миром. И эта очень важная бытовая особенность также оказалась вне поля зрения центральной власти. Словом, много грехов было сделано актом издания призыва инородцев на окопные работы: тут нарушение основных законов Империи, нелогичность мероприятий, вредная прямолинейность и экономическая несостоятельность. Одним словом, целый ряд грехов, которые может допустить только власть, не видящая живой действительности, вскормленная и взлелеянная в тиши бюрократических канцелярий рапортами и прошениями власть, безответственная перед страной, власть, не опирающаяся на живые народные силы. Конечно, ждать государственной мудрости и целесообразности в мероприятиях такой власти трудно. Акт о призыве инородцев – яркий образчик государственной работы такой власти.

Мы не будем больше останавливаться на общей оценке мероприятий центральной власти; перейдем к характеристике осуществления этих мероприятий на местах. Перед нами два огромных района: Туркестан и Степные области. Посмотрим, как заработал административный механизм на местах, как только ему был дан толчок в известном направлении со стороны центрального управления. Остановимся сначала на Туркестане. Туркестанские власти, желая, как можно скорее произвести набор рабочих, получив акт о призыве инородцев на окопные работы, предписали низшим властям немедленно представить список лиц от 19 до 31 года. Эта краевая власть сочла совершенно излишним широкое предварительное ознакомление туземного населения с характером возложенных на него новых обязанностей. Вот все, что было ею сделано. Но даже и это предписание о представлении списка не отличалось строгой определенностью. В прошении, поданном туркестанскому генерал-губернатору 15 августа жители г. Самарканда, покрытом многочисленными подписями, говорится, что согласно распоряжению военного губернатора Лыкошина, в течении 5 дней они должны были представить по начальству списки лиц в возрасте от 19 до 31 года. Волостные управители и сельские старшины приступили к этой работе и уже некоторые заканчивали ее наполовину, когда получено было известие из Ташкента, где 21 июня происходило совещание военных губернаторов, о ненужности этих списков. Последующее затем объявление самаркандского военного губернатора говорило о том, что он, губернатор, совместно с уездными начальниками и полицмейстерами, распределил по уездам и городам ту долю военно-рабочих, которая падает на Самаркандскую область, и что каждый город и сельское общество обязаны приговором указать, кого оно отдает военно-рабочим. «Раньше нам говорили, – пишет житель г. Андижана, Ферганской области, 50 лет, Ходжоев депутатам Тевкелеву и Керенскому, – что детей ваших в солдаты не возьмут, поэтому вы должны усердно жертвовать лошадьми и всем, чем только можете, когда к Вам будет обращаться начальство, и мы по силе возможности жертвовали деньгами и вещами; посылали обрабатывать землю ушедших на войну крестьян – мы обрабатывали…».

Однако необходимо твердо подчеркнуть, что администрация постоянно поддерживала туземцев в этой мысли о свободе от личного участия в войне, в особенности, когда им нужно было обращаться к туземцам за добровольными пожертвованиями на нужды настоящей войны. Уверенность самих туземцев в свободе от воинской повинности и в правдивости слов администрации «детей ваших в солдаты не возьмут» в глазах населения находила подтверждение в законе 19 апреля 1915 г., на основании которого в целях уравнения и распределения тяжести государственной повинности на освобожденные от несения натуральной воинской повинности части населения возлагается обязанность уплаты  добавочного к обычным податям и налогам военного сбора. Наконец, туземное население совершенно не понимало, что именно требуется от него: оно не понимало ни цели, ни характера так неожиданно возложенной на него новой обязанности. Местная печать, вероятно не без страха перед военной цензурой так же не освещала этого вопроса. Я говорю о русской печати, так как туземной печати в крае не существует, если не считать издающегося в Ташкенте туземного официоза на сартском языке.

Впервые только 15 июля, когда имевшие место во многих городах Туркестана эксцессы приходили к концу, когда над мирным напуганным туземным населением администрация демонстрировала все свое умение и изобретательность создавать и прекращать дело, в официальных «Туркестанских ведомостях» появляется небольшая статья с запоздалым разъяснением. Только тогда, оказывается, ясно утвердили, что туземцы совершенно не представляют себе, что такое тыловые работы, что требуется от рабочих в тылу и в каких условиях протекает жизнь тыловых рабочих. Если рядом с этой статьей поставить другую заметку из тех же «Туркестанских ведомостей», но только появившуюся днем раньше, в которой говорится, что один из военных инженеров во время пребывания там набрал до 10000 рабочих туземцев и что туземцы очень охотно нанимались на работы в тылу армии и несколько тысяч из них уже отправились на места работы, то с очевидностью станет ясным и понятным, какую роль в деле набора рабочих могло бы сыграть непосредственное и толковое объяснение им той цели, кукую преследует Высочайшее повеление.

Между тем в переданном по телеграфу из Петрограда Высочайшее повеление в разных местах Туркестана получило различное толкование. Так ферганский губернатор, генерал-лейтенант Гиппиус, чтобы разъяснить распространившиеся среди туземцев слухи о призыве их в ряды войск, истолковал высочайшее повеление в смысле привлечения их в качестве рабочих добровольцев; это, кстати скажу, привело к увольнению Гиппиуса за превратное толкование. В Самаркандской области губернатор распространил по г. Самарканду объявление, что туземцы привлекаются к оборонительным работа, а управитель Кызылкумской волости Богданского участка Джизакского уезда, в предписании своем от 6 июля, изданного на основании предписания Богданского пристава, приглашает аульных старшин и почетных лиц своей волости явиться для выслушивания предписания о призыве киргизов в солдаты. Вот в каком виде дошло до населения Туркестанского края Высочайшее повеление 25 июня.

В результате – события, которые разыгрались в целом ряде городов. Остановимся на некоторых из них. Жителям г. Андижана было объявлено начальником уезда, полковником Бржезицким, чтобы они собрались 9 июля утром в соборную мечеть Джами. Народу собралось немного, так как в это время был мусульманский пост, и сарты, изнуренные голодом, в жаркие июльские дни неохотно выходят на улицу, проводя время дома или в лавках. Полковник Бржезицкий велел созвать народ со всего базара. Собралась огромная толпа: было много китайских подданных кашгарцев и бухарских подданных таджиков. Слова: «набрать», «в районе действующей армии», требования немедлено составить списки лиц от 19 до 31 года ошеломили сартов. Послышались голоса: нас обманули, покажите бумагу от царя. Просили отложить набор до конца мусульманского поста. Не сказав ни слова, полковник Бржезицкий удалился от мечети и через некоторое время возвратился со взводом казаков. Толпа уже мирно расходилась. На базаре уездному начальнику навстречу попалась толпа человек в 150–200. Разговор с ними быстро перешел в стрельбу. Настроенные мирно, безоружные туземцы разбежались в разные стороны. Несколько человек было убито, много раненых. Убит так же китайский подданный кашгарец.

В Ташкенте Высочайшее повеление о привлечении туземцев на тыловые работы было объявлено 7 июля через пятидесятников и имамов. Никаких разъяснений дано не было. На 10 июля пятидесятники и имамы были снова приглашены в управление полицмейстера туземной части города Ташкента. Узнать об этом, туда пригласили толпы туземцев, преимущественно женщины, в несколько тысяч человек, с целью получить разъяснения и просить об отсрочке призыва. У ворот полицейского управления ее встретили полицейские и не пускали во двор. Видя, что толпа не увеличивается, полицейские вошли в управление и оттуда вышли во главе с исполняющим обязанности полицмейстера Мочаловым. Тот, пуская площадную брань по адресу сартов и находящихся среди них сартских женщин, приказал им немедленно удалиться и тут же приказал стрелять в толпу. Раздались выстрелы. Одна женщина обратилась к Мочалову со словами: «Зачем убиваешь невинных молодых людей? Лучше убей меня!» была тут же убита. Затем было еще несколько выстрелов, в результате свыше десяти убитых, много раненых.

В кишлаке Генчарован Кокандского уезда волостной старшина навлек на себя подозрения в том, что за деньги некоторых туземцев не внес в списки. Туземцы потребовали прочность составленные уже списки. Волостной управитель сообщил об этом начальнику уезда статскому советнику Мединскому. Последний распорядился прислать с приставом второй части г. Коканда вооруженных солдат, и туземцев, находившихся во дворе волостного правления, были все связаны, положены в арбы и таким образом их везли по улицам города. По дороге попадавшихся туземцев били нещадно. Туземцы бежали в разные стороны: было много пострадавших; все лавки позакрылись, были вызваны еще казаки и затем на базарную площадь прибыл Кокандский уездный начальник, статский советник Мединский. Обращаясь к терроризованной толпе сказал им: «Имеете ли вы понятие о катлете, рубленом мясе? Если будите вести себя неспокойно, всех вас превращу в котлету!». Управитель Арованской волости Кокандского уезда, получив распоряжение о производстве набора, приступил 9 июля к составлению списков мужчин, соответствующих возрастов. Обратив внимание на пропуски, которые туземцы объясняли как следствие подкупа и взяток, стали требовать, чтобы им были прочитаны эти списки. В ответ на это послышались бранные слова, и при этом волостной управитель, указывая на некоторых из толпы говорил: «Вот этот годится в солдаты: одной или двумя пулями его пожалуй не уложишь». Эти слова волостного управителя дали повод думать, что туземцев берут в солдаты. Этот слух быстро распространился по кишлаку, и толпы туземцев направились к волостному управителю просить не кривить душой и показать им уже составленные списки. Волостной управитель дал им другую бумагу. Обман обнаружился, и на другое утро снова пришли к волостному управителю, требуя списков и угрожая жалобой уездному начальнику. Рассыльный волостного управителя встретил толпу бранными словами: вышедший затем волостной управитель стал кричать и тут же выстрелом из револьвера убил туземца, который кричал, указывая на несправедливость его при составлении списков.

Тогда толпа набросилась на волостного управителя и убила его. Так же были убиты рассыльный и писарь, которые вместе с управителем тоже ругали и угрожали револьвером. Вся толпа, приблизительно в триста человек, была арестована.

Как не грустны эти факты, но они бледнеют перед той кровавой историей, которая разыгралась, в связи с призывом на работы, в г. Джизаке и его уезде Самаркандской области. Возможность откупиться от призыва путем поставки вместо себя другого породила массу недоразумений между имущими и неимущими классами населения. Именно здесь нужно искать первую вспышку того, что потом кровавым потоком разошлось по всему Джизакскому уезду. Жители разрушенного Джизака передавали, что откупившиеся богачи говорили беднякам, вынужденным оставить свои семьи и идти на фронт, что в то время, когда бедняки будут расплачиваться своей кровью и своей жизнью, богачи откупятся лишь деньгами. В мозгу туземцев зародилась мысль, что начальство на стороне богатых людей, и потому всякий, кто имел над ними хоть какую-нибудь власть, кто имел отношение к делу набора рабочих, будь то русский или мусульманин, в их глазах является виновником того, что они должны отправиться в район действующей армии. В воздухе висела угроза расправиться с поработителями-богачами и теми, кто их поддерживал, т.е. с начальством. Распространились слухи, что они, по закону свободные от отбывания воинской повинности, могут отказаться идти на работы, если не будут взяты вместе с ними и богачи, и что если не хотят их слушать, то в этом виновата местная власть, прикрывающая богатых в своих корыстных интересах. Это показалось слишком убедительным, и толпа на окраине города убила волостного управителя туземца, не пожелавшего немедленно представить список, правильность которого возбуждала у населения не лишенное основание сомнение. После этого, 13 июля 1916 г. был убит начальник Джизакского уезда полковник Рукин, полицейский пристав Затоглов со своими спутниками, выехавшие на место убийства волостного управителя, сознание отступило на задний план. То здесь, то там убиваются ни в чем не повинные люди. Когда весть о Джизакской истории дошла до Ташкента, была снаряжена карательная экспедиция во главе с полковником Ивановым; через некоторое время полковника Иванова сменил полковник Красноярцев, который приказом от 3 августа, под угрозой беспощадного изгнания из Джизака и окрестностей, кишлаков и садов, требует выдачи всех участников и подстрекателей к бунту. По истечению трехдневного срока населению Джизака приказано было выйти на площадь, и перед выстроенными рядами солдат от него потребовали немедленно указать виновников происшедшего события. «Была ужасная картина, – говорит местный священник отец Морозов. Вид вооруженных солдат, готовых по первому приказу начальника карательного отряда Красноярцева расстрелять всех, внушал джизакцам неописуемый страх. Виновники должны были во что бы то ни стало найтись именно среди этих несчастных. Промедление в выдачи виновных грозило пролитием крови многих сотен, а, может быть, и тысяч жизней. Плачь и стон оглашали небо, и несчастные джизакцы, так неожиданно, непонятным образом, очутившиеся в положении каких то изменников, должны были принести в жертву несколько может быть, ни в чем неповинных жизней. С закрытыми глазами они стали выталкивать из своей среды то того, то другого. Некоторые из таких выдаваемых падали на колени и клялись в своей непричастности к эксцессам, умоляли оставить их. Виновные таким образом были выданы и их увели в тюрьму, а населению предложили оставить город, который должен был быть предан разрушению. Развалины туземного г. Джизака, который насчитывал 20 тыс населения, сами говорят за себя. Ни одного целого здания! Только мечеть стоявшая на краю города, случайно избегла разрушения. Два пушечных снаряда пробили ей минарет. Город сравнен с землей. Город был предан перед разрушением разграблению. Карательная экспедиция заходила далеко вглубь Джизакского уезда и она не разбирала, кто причастен, кто нет и расправлялась со всеми теми, кто носил туземный халат. Загнанные в соседние горы джизакцы в течение двух-трех недель не смели показаться на открытом месте. За ними охотились как за зайцами, и попадавшимся на глаза оцепившему город карательному отряду грозила неминуемая смерть. Так погибли многие, мучимые голодом, оставившие свои горные убежища. Жители окрестных кишлаков с ужасом передают картину виденных ими убийств. Женщины и дети прятались в реках, ямах, прикрывались травой и листьями деревьев, ибо карательная экспедиция не щадила и их. Нет возможности передать, что представлял из себя Джизак и окрестные кишлаки».

Указанные нами события – прямой результат краевой политики и отсутствия разумных мер со стороны краевой администрации. Высшая администрация успокоилась на определении числа подлежащих набору рабочих от каждого города и на требовании немедленного составления списка привлекаемых на работу. Низшая же администрация нашла в этом богатейший источник для поборов и взяток. С одной стороны состоятельные лица, оказались зачастую не внесенными в списки, с другой стороны, лета многих подгонялись под требования инструкции. Отсутствие метрических записей у туземцев давало администрации полную возможность определять по своему усмотрению возраст того или другого лица. Ловкие люди начали ловить рыбу в мутной воде краевых неурядиц. Население требовало внесения в списки лиц  соответствующих возрастов и исправления неправильностей в определении возраста.

Когда в тех, или других случаях население грозило обращаться с жалобами к начальству, это истолковывалось в смысле противодействия власти, и в результате – возмущение против волостных правителей, закончившееся убийствами. Во всех этих случаях высшая администрация сейчас же принимала сторону низшей, и справедливые жалобы населения не только оставались без уважения, но, напротив, вызывали крайне репрессивные меры. Право ли было население в своем протесте и раздражении, можно судить хотя бы из следующих примеров. Остановимся на способе исчисления нужного количества рабочих по городам. Исчисление делалось по числу номеров окладного листа, т.е. по количеству дворов в каждом городе, затем в каждом квартале, независимо от числа жителей в них. Это обстоятельство часто создавало прямо таки невыносимое положение, выхода из которого не мог найти никто.

Случалось, что требуемое количество рабочих с квартала превосходило число лиц мужского пола в возрасте от 19 до 43 лет. Например, в квартале Уркути, в Самарканде всего 100 дворов, требовалось рабочих 90. Мужчин в возрасте от 19 до 43 лет было 30. Дале бывали случаи, когда одно и тоже лицо, владелец нескольких домов в городе или в разных городах, должно было, согласно вышеприведенному распределению, выставить нескольких рабочих. В списки домовладельцев попадали и бездетные женщины и вдовы. Туземная низшая администрация аккуратно вносила все дома в списки и требовала выставить рабочих. Введенные откупа, т.е. замена себя другими лицами путем найма по взаимному соглашению, еще более вносила беспорядок. В результате открытой спекуляции рабочими цены были взвинчены до крайности: те, которые раньше соглашались идти за кого-нибудь за 75–100 руб., теперь стали требовать 200–300 руб. Бывали случаи, что и за деньги не находили рабочих, их просто не хватало. Бездетные вдовы, все имущество которых состояло из жалкого двора, вынуждались продавать этот двор, чтобы выполнить рабочую повинность. В Ташкенте, Самарканде, Андижане можно было видеть женщин, которые падали ниц, со слезами на глазах умоляя довести до сведения белого царя о безвыходном их положении. «Мы знаем, нас здесь обманывают, ибо царь никогда не издаст такого повеления, что бы мы так страдали!». И в то же время в рабочие записывали больных, разбитых параличом, ссылаясь на то, что «потом доктор разберет». Только при помощи денег такой больной мог спокойно доживать остаток своей жизни. Деньги должны были платить не только те, которые нанимали вместо себя другого, но и те, кому это и не надо было. Дворовладельцы, которые фактически не выставляли рабочих, должны были платить тем семьям, из которых уходили рабочие. Например, на село Мархамат, той же волости, Скобелевского уезда, по разверстке пришлось 90 рабочих. Дворовладельцы, фактически не выставляющие рабочих, должны были давать этим 90 рабочим по 100 руб.  на первое обзаведение и по 100 руб. семье каждого рабочего в течении трех-шести месяцев. Так же было в селе Найман. Таким же образом в Кулинской волости собрано было 12 тыс. руб., в селе Ассаке, той же волости 74 тыс. руб. Эти денежные сборы заставляли постоянно прибегать к закладу всего, что у них имеется, отражаясь самым разорительным образом на их хозяйственном благополучии. Таким образом, выходило, что вследствие отсутствия подробных правил о порядке набора рабочих население отбывало двойную повинность – рабочую и денежную. Однако, отдавая деньги, население не было уверено, что они будут находиться в целости и употреблены полностью по назначению. Необходимо отметить, что нанятыми за деньги становились кашгарцы, китайские подданные, и каратегинские таджики, бухарские подданные. Администрация их записывала без надлежащей проверки документов, удостоверяющих их личность. Констатируя возбужденное состояние туземного населения, высшая краевая власть до приезда Куропаткина сгущала атмосферу самыми изнурительными мероприятиями из цикла «тащить, не пущать и гнуть в бараний рог». При первых возбуждениях среди населения туркестанские власти издают распоряжения, коими всем туземцам запрещается ездить по железной дороге без особого разрешения администрации. Каждый раз, когда кому либо из туземцев необходимо было по личным, семейным или торговым делам проехать несколько верст по железной дороге, он должен был испрашивать особое разрешение. Одно такое мероприятие в состоянии самого смирнейшего человека привести в ярость. Что это за власть, которая каждого туземца готова заподозрить в самых преступных замыслах и на основании этого лишить основного, необходимого права для мирной жизни, права свободного перемещения, и росчерком пера многолюдный край с кипучей промышленностью в городах обращается в сплошную тюрьму? Но этого мало! В этой тюрьме каждого русского человека делают тюремщиком и владыкой, если не над жизнью, то над кошельком туземца. Был издан приказ об обязательном приветствии всех офицеров и чиновников всех ведомств и всех рангом вставанием и поклонами. Вдумайтесь господа только в смысл этого приказа! Какое унижение человеческого достоинства даже для нашей русской действительности, где личность обывателя не ограждена от произвола и насилия полицейских властей! Этим приказом думали поднять престиж русской власти. Но этот престиж они втоптали в грязь, и имя русского чиновника превратили в угнетателя и поработителя. Вот какую услугу этому краю оказала русская бюрократия.

Я не буду подробно останавливаться на том, какие последствия имели бы в жизни края указанные мною распоряжения, если бы их не отменил новый туркестанский генерал-губернатор Куропаткин. Скажу лишь, что приказ об обязательном приветствовании служил во многих городах и поселках Туркестана поводом к крайне возмутительным сценам насилия и издевательств над туземным населением. Этот указ стал грозным орудием в руках всех чиновников, которые сразу оказались облеченными правительственной властью, и давал им возможность и право подвергать туземцев за непочтение и ослушание распоряжению власти наказаниями, нигде не предусмотренными, – побоями. Наказания эти снимались за определенную сумму, смотря по общественному положению провинившегося. Некоторые чиновники и сами искали случая, как бы напомнить туземцам об их новых обязанностях. Можно было наблюдать картину, как почтенный туземец, глубокий старик, силится скорее слезть с лошади, чтобы скрестивши руки на груди, приветствовать какого-нибудь канцелярского чиновника с кокардой и ведоственными пуговицами. Многие интеллигентные туземцы, не желая подвергаться унижениям, избегали выхода на улицу и целые дни были вынуждены просиживать дома. Сарта били за то, что он не заметил ехавшего сзади полицмейстера, не свернул с дороги, не слез с лошади и не поклонился, не свернул с дороги, не слез с лошади и не поклонился ему, били его за то, что он, занятый отпуском товаров покупателю, не вышел из-за прилавка и не поклонился проходившему в то время по другой стороне улицы чиновнику. Нужно ли говорить и распространяться о том, что полицейские чины ходили по базару, искали встречи с состоятельными туземцами, устраивая своего рода облавы?

Многих трудов и сил материальных, стоило туземцам получить разрешение на проезд по железным догогам. Заручившись разрешением администрации, он все же не был уверен, что поедет в нужное ему время. Бывали случаи, когда туземец даже с железнодорожным билетом, попадали вместо вагона в арестный дом, ибо в торопях не поклонился какому-то ретивому чиновнику.

Беспримерный административный мартиролог сейчас же по приезде, генерал-губернатора Куропаткина в Туркестан может служить яркой иллюстрацией вакханалии хищничества, злоупотреблений, насилий, поборов краевой администрации. В течение нескольких недель Куропаткин уволил десятки должностных лиц, начиная с мелких административных сошек до губернатора включительно. В Сыр-Дарьинской области он уволил губернатора Гиппиуса, полицмейстера русской части Ташкента Кочана, туземной части Колесникова, начальника Кокандского уезда Мединского. Из 4 приставов Коканда уволено 3; уволен полицмейстер г. Самарканда Игнациус, полицейский пристав Самарканда Алексеев, начальник Наманганского уезда Кашкарев, Катта-Курганский, Самаркандского уезда, пристав Судоргин и т.д., и т.д.

Мы не обольщаемся миссией генерал-губернатора Куропаткина в Туркестане, мы не думаем, что указанная нами чистка администрации была результатом особой симпатии Куропаткина к туземцам в Туркестане или возвещала бы какую-нибудь новую эру в жизни этого злополучного края. Мы думаем, что это просто акт элементарной справедливости. Куропаткин так же высоко держит знамя престижа русской власти края, как его предшественник.

Во имя этого престижа Куропаткин не остановился перед принятием мер, нарушающих ту справедливость, которую он обнаружил в деле чистки краевой администрации. Куропаткин, в видах возмездия за убийство русских людей, приказал кроме той кары, которую виновные понесут по суду, конфисковать те земли, где пролита русская кровь. При этом туземцам, проживающим на этих землях, разрешено убрать свой посев и взять другое имущество, оставив неприкосновенными насаждения. Конечно, несчастным жителям, подвергнутым ужасам карательной экспедиции, взять нечего – хлеба, посевы, имущество разграблены, уничтожены. Теперь же они лишаются последнего права на землю. Не страшно ли: русская краевая власть в момент великой войны занимается экспроприацией имущества своих собственных граждан. Какая ирония! Для власти оказывается недостаточным ни действия карательной экспедиции, ни работа военных судов; ей нужно для поддержания своего престижа прибегнуть к экстроординарнамым мерам – провозглашать принцип конфискации земель, где пролита русская кровь. И вот власть в лице своего наиболее справедливого и благожелательного представителя не считает нужным задуматься над тем, не падет ли суровая экспроприация земли на долю всех, кто ни в коем случае не причастен к пролитию крови, кто только имел несчастье жить вблизи тех мест, где разыгрались кровавые события. Так, жители селения и дачи Заамин, где конфисковано 400 дес. земли, 29 августа сего года обратились к туркестанскому генерал-губернатору Куропаткину «предписать произвести дознание, и когда будет выяснено, как не причастны жители Заамина к тяжелым преступным событиям, так и в немедленном выполнении ими требований власти, приказать освободить их от наложенной на них кары». Вот все, г.г., что мы считали нужным сказать вам о Туркестане.

Теперь я позволю себе изложить перед вами события, происходившие в Степных областях. И здесь такая необычная мера, как призыв на работы сразу 23 возрастов, не могла не вызвать среди киргиз Степного края волнений. И здесь местная администрация, как будто бы с умыслом, принимала шаги, которые не только не могла водворить спокойствие, но наоборот. Прежде всего, призыв начинается проводиться в жизнь с чрезвычайной поспешностью: в Кустанае Высочайшее повеление объявлено 6 июля; в тот же день губернатор предписал всем крестьянским начальникам немедленно приступить к осуществлению высочайшего повеления. Этими крестьянскими начальниками первым днем приема для всего уезда было назначено 15 июля. Крестьянский начальник первого участка Уральской области для представления списков назначил три дня срока. Эта поспешность сопровождается полной неизвестностью, как будет производиться набор, какими правилами будут руководствоваться лица, призванные проводить высочайшее повеление в жизнь. Отсутствие ясно выработанных правил значило для встревоженных киргиз, что судьба их будет зависеть от усмотрения низших чинов администрации; а как усмотрение последних могло бы отразиться на них, с этим киргизы были очень хорошо знакомы в их повседневной жизни. В это же время попытка выяснить некоторые вопросы, связанные с призывом, не увенчалась успехом. Местная власть не давала удовлетворительных объяснений некоторые, как крестьянский начальник первого участка Кустанайского уезда Назаров, просто не принимали представителей киргиз, гнали их вон палками, а большинство сами не знали. Население естественно начало волноваться, и на севере всплыли те же самые репрессивные меры, как в Туркестанском крае.  Например, киргизы, собравшиеся 15 июля в Кустанай узнать, какие новые распоряжения последовали по призыву, были арестованы по телеграфному распоряжению губернатора; 18 июля они все были подвергнуты медицинскому освидетельствованию, и, независимо от возраста, многие из взяты на работы. В то же время шла недопустимая вакханалия злоупотреблений со списками.

Отсутствие метрик, по которым можно было определенно установить возраст призываемых, давало местной власти полный простор действий. Представители последних воспользовались этим случаем не только для сведения личных счетов, но, главным образом, и для пополнения своего кармана. В некоторых случаях беззастенчивая торговля списками переполнила чашу терпения народа. В результате – самосуд. Вот та почва, на которой произошли эксцессы, имевшие место в Степных областях. Злоупотребления туземных должностных лиц сопровождались полным административным произволом их ближайшего русского начальства. Поразительную картину злоупотреблений и хищничества рисует поданная мусульманской фракции от 29 ноября 1916 г. записка киргиза из внутренней киргизской орды Астраханской губ.

Я не буду утомлять ваше внимание приведением полностью этой записки, сообщу лишь кратко ее содержание. В записке этой говорится о тех безобразиях, которые творили уполномоченные по набору киргизов Таловской и Камыш-Самарской частей Астраханской губернии Аракчеев, правитель Камыш-Самарской части Карабай, врач Тихомиров, учитель Карабаев, волостной старшина 6 волости Таловской части Хараджан. Лучшая часть немногочисленной киргизской интеллигенции стремившаяся к борьбе с беззаконием и взяточничеством со стороны некоторых уполномоченных лиц, была изгнана и многие подвергнуты аресту. Средствами для незакономерного получения денег служили: власть Аракчеева, пользующегося советами учителя Карабаева, и медицинские познания врача Тихомирова, установившего даже таксу за освобождение – от 500 до 1000 рублей. Идя навстречу требованиям своего народа, некоторые аксакалы возбуждали ходатайства перед представителями власти о принятии мер, соответствующих условиям их быта.  Эти ходатайства в большинстве случаев встречали оценку отрицательную, а сами ходатаи подвергались административным взысканиям, арестам и ссылкам.

  Член Государственной думы первого созыва Кулманов был выслан из пределов Астраханской губернии по распоряжению губернатора за то, что 8 июля в Ханской Ставке, поднося хлеб-соль астраханскому губернатору, просил от имени киргиз предоставить им разные льготы, вызываемые бытовыми условиями их жизни.

22 июля все собравшиеся в Кустанае почетные киргизы восьми волостей представлялись Тургайскому губернатору и подали прошение, в котором объяснили волнения в степи не противодействием повелению, а единственно непониманием смысла акта. Они просили повергнуть на благоусмотрение государя императора их нижеследующее ходатайство об отсрочке до уборки хлеба и сена, об оставлении по одному рабочему на семью, об исправлении списков самим обществом, о правильной постановке медицинского освидетельствования. В ответ на это Тургайский губернатор им ответил: «Вы вздумали бунтовать, смотрите, женщин, детей, стариков, и старух всех истреблю, никого не оставлю!». Во исполнение своей угрозы Тургайский губернатор послал в разные районы степи карательные отряды.

При примеру Тургайского губернатора были посланы и в другие области Степного края карательные отряды. Образцом похождений этих карательных экспедиций может служить картина, описанная в корреспонденции, посланной в одну из столичных газет и не увидевшей света: «Прошу напечатать настоящуюю корреспонденцию о событиях, которые действительно имели место и доведены, как телеграфно, так и по почте, до сведения Семипалатинского губернатра, теперь же. Просим редакцию напечатать. Мы, киргизы, желаем, чтобы то неслыханное зло, которое совершилось над нами, стало достоянием всей России и тем было обращено внимание на наше положение. При объявлении призыва о привлечении киргиз реквзиционным порядком к работам в районах военных действий население, не понимая, в чем дело, сначало в панике бежало, а потом, рассудив создавшееся положение, решило подчиниться и дать рабочих. Но не смотря на это, за побег киргиз в наш второй участок Зайсанского уезда, Семипалатинской обл., был отправлен карательный отряд около 100 казаков под начальством Зайсанского уездного начальника Кублицкого, пристава первого стана Болдышева, казачьего офицера Красноперова. Киргизы, узнав об этом, было обеспокоились, но большинство в уверенности, что, что во главе отряда находятся интеллигентные лица, которые, увидев покорное население, недопустят насилий и разгрома, успокоились.

Отряд был встречен, как говорится, хлебом и солью;  все его требования моментально исполнялись, но не смотря на все это, пошли такие карательные действия, что дни пребываия их кажутся нам кошмарным сном. Во главе экспедиции был становой пристав Болдышев и при его имени начинается плачь. Под руководством и командой Болдышева казаки избивали киргиз, отнимали деньги, одежду, лошадей, кошмы, подушки, одеяла, насловали женщин. Далее, юлагодаря его, Болдышева воздействию, было в ход пущено огнестрельное оружие и, по сведениям, убито более десяти киргизов, а по сведениям Болдышева более 50 душ. Исчезло понятие о собственности и праве, казаки брали все, что им было угодно. Киргизы, конечно, давали – мы были рады и тому, что остались живыми. Награбленные вещи казаки продавали в Кокпектах и других местах. Какие вещи и какими лицами куплены, указано в прошении, поданном губернатору. Наконец, экспедицией было арестовано весьма много лиц совершенно невинных, многие из которых потом были выпущены следователем и товарищем прокурора. В итоге был полный разгром киргиз Кара-Буганской, Басарской, Карымской, Лавинской и других волостей, так что оставшиеся киргизы этих волостей, не будучи в состоянии долее переносить все это, бросая имущество, скот, родную степь, с плачем и воем бегут на верную гибель, чтобы быть подальше от современного Атиллы. Картина бедствий киргиз была потрясающей. Мужья бросали жен и детей, дети родителей, даже были случаи, когда родители бросали малолетних ребят своих».

Мы остановили, гг. члены Государственной думы, на тех событиях, которые произошли в Степных областях и в Туркестанском крае. Теперь я позволю себе в нескольких словах остановить Ваше внимание на том, в каком положении находятся призванные, находящиеся в районе боевых действий, рабочие. К нам обращаются с массой писем лично находящиеся на работах киргизы и сарты. Я позволю себе привести маленькую выдержку из такого письма, направленное на имя мусульманской фракции (из г. Петропавловска, Акмолинской обл.). «Ко взятым на работы киргизам применяется строгий тюремный режим. Не допускают к ним родственникой для свидания. Разговаривать приходится через щели ворот. За передачу пищи, стоящие у ворот солдаты, берут деньги. Нет никаких возможностей описать и передать всех деяний прапорщика Елизарова (очевидно начальника партии рабочих). За самые малые провинности он бьет нагайками. Побои солдат не прекращаются даже при отправлении рабочими своих естественных нужд. Около 23 ноября шесть рабочих отпросились у старшего Бронникова, пришли домой ночевать. На другой день утром все они были наказаны розгами, и крики побеваемых были слышны на улице. Мы боимся назвать этих шесть несчастных, но при расследовании это будет подтверждено. Нужно было заменить этого начальника и на его место назначить более мягкого человека. Идти на работу мы готовы, но лишь были бы освобождены от побоев. Слухи об этих побоях очень пугают киргих. Двое киргиз рабочих, не будучи в состоянии выносить далее эти побои, подкупив приставленную стражу, убежали и обратно не вернулись. Слезно молим вас: освободите от побоев прапорщика. Нами послано письмо к депутату Дзюбинскому».

Другое письмо – здесь описано пожелание рабочих андижанской партии, работающих на станции Дивенской, Северо-Западных ж.д., гласит следующее: «По прибытии на место работ, рабочие были разделены на две партии, по 500 чел. в каждой, и во главе каждой партии, поставлен начальник из прапорщиков. Рабочие находятся постоянно под присмотром конвойных, которые сопровождают их на работы и не оставляют их в часы отдыха. По доставленным сведениям, санитарные условия жизни рабочих невыносимы. Рабочие сильно страдают от сырости, работать приходится стоя в воде.

Непривычные к суровому климату жители Туркестана страдают в сильной степени ревматизмом, у многих рабочих появилась грыжа. Сыро и в бараках. За недостатком медицинской помощи больные рабочие остаются в бараках в течении нескольких дней без всякого присмотра. Жалобы рабочих на болезни и усталость вызывают со стороны начальника партии брань и даже в нередких случаях и побои. Особенно отличается своим рвением начальник 102 партии. Начальник партии без всяких видимых причин подвергает рабочих побоям, угрожая расстрелом. Одним из видов наказания является карцер, куда сажают на двое-трое суток на хлеб и на воду. Существует так же система штрафов. Помимо взыскания за провинности, вычитывают с рабочих за сломанный топор 13 руб. 50 коп., за сломанную пилу 19 руб. 50 коп., и в результате подобных вычетов из платы в 30 руб. в месяц, заработок некоторых рабочих выражается в весьма мизерной сумме».

Заканчивая свою речь, я должен еще раз подчеркнуть, что незакономерно изданный акт о призыве инородцев на окопные работы был проведен в жизнь с целым рядом правонарушений, как высших властей, так и низших, сопровождался целым рядом насилий над туземным населением, вел к расхищению и гибели их экономического благосостояния. Такова глубокая, прискорбная картина разрухи нашей внутренней жизни, и эта картина – прямой результат работы власти, вскормленной историческими традициями насилия и угнетения народа, власти, которая устами военного министра, не стесняется открыто заявить о том, что для нее закон не писан. Вспомните гг., заявление военного министра Шуваева в военно-морской комиссии: «быть может я превысил власть, но я и впредь буду превышать, если это найду нужным». Если таково понятие о законности у представителя высшей власти, то что же можно ожидать от агентов власти на местах? Но нам все же хочется верить, что настанет день законного возмездия, и в этот день, наконец, будет развернут том закона и прочитана ст. 341 Ул. о наказ., которая за превышение власти карает отдачей в арестантские отделения с лишением всех особенных, личных и по состоянию присвоенных, прав о имуществе. (Рукоплескание слева).

Керенский (Саратовская губ.) Гг. члены Государственной думы. События, которые сегодня мы должны обсудить, произошли довольно много времени тому назад, но последствия их сказываются до сих пор и они будут еще очень долго сказываться в жизни не только Туркестана и Степного края, но и всей России. Сегодня я хотел бы, гг., перед вами изложить объективно, по возможности по документам, все, что произошло в Туркестане и Степных областях. Думаю, что в этом вопросе, вопросе касающемся политики нашего государства по отношению к «инородцам» в далекой Азии, едва ли между нами могут быть те сложные и многогранные разногласия, которые разделяют нас по многим или почти по всем вопросам государственной жизни внутри России.

События эти, гг., не только внесли экономические разрушения, не только нарушили спокойное течение жизни в огромных областях России, но они были соединены с жертвами как со стороны русского, так и туземного населения. Погибло несколько тысяч населения. Погибло несколько тысяч (2–3) русского населения и много десятков тысяч туземного. Разобраться в причинах этих ужасных трагических событий, установить виновников этого происшествия и попытаться найти те корни, которые вызвали события в Туркестане, и предотвратить их в будущем, – вот задача, которую я себе ставлю.

Вы помните, гг., что 25 июня 1916 г. появилось высочайшее повеление, опубликованное 6 июля 1916 г. в Собрании узаконений и распоряжений правительства, № 182. Этим высочайшим повелением «для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе деятельности армии» призывалось мужское инородческое население империи в возрасте от 19 до 43 лет». Я утверждаю господа, что этого высочайшего повеления в порядке, каком оно было издано, издано быть не могло. Я утверждаю, что само высочайшее повеление нарушило основной закон Российской империи, 71 статью, говорящую о том, что «русские подданные обязаны отбывать повинность» только «согласно постановлению закона». В этом указе сделана ссылка на закон о реквизиции, прошедшей по 87 статье, но эта ссылка совершенно не верна. Да и сам указ говорит, что нужно только определение возрастов и установление подробных правил выработать «применительно к порядку закона о реквизиции». И действительно, если вы возьмете ст. 137, 138, 139 и следующие статьи закона о реквизиции по приказу 1914 г., по военному ведомству, то вы увидите, что правила о реквизиции не предвидят того случая, который предусмотрен указом от 25 июня. Правила о реквизиции предоставляют командующим войсками и местным начальникам, во-первых, в принудительном порядке к работам все местное население, именно «местное население» для работ на месте  и, во-вторых, все население без исключения. Действительно, мы знаем случаи на фронте и в ближайшем тылу, когда для рытья окопов, когда для возведения валов и других сооружений обороны в крепостях призывается в порядке реквизиции «все местное население» для исполнения тех или иных работ. В данном случае туземцы были привлечены именно как таковые, не как местные жители, не распоряжением данного начальника армии или даже военного министра для работ в данной местности, они были привлечены, как инородцы, одновременно во всей Российской империи. И раз это так, то несомненно, что привлечение, т.е. возложение новой повинности на целый разряд русских граждан, именующихся инородцами, возложение новой повинности могло произойти только в порядке ст. 71, т.е. законодательным путем. Таким образом, самое содержание указа, опубликованного 6 июля, не подлежало распубликованию в Собрании узаконений и распоряжений правительства. И Правительствующий Сенат должен был задержать распубликование этого высочайшего повеления, как нарушающего основные законы.

Кроме того, в гг., в ст. 93 Основных законов совершенно точно установлено, в каком порядке на местах приводятся в исполнение, в действие новые законы или новые указы высочайшей власти. Там говорится, что на местах тот или иной «закон» правительства начинает действовать только со времени получения в данном месте соответствующего номера Собрания узаконений и распоряжений правительства. В случае же, если правительство считает данную меру необходимой провести в порядке экстренном, это должно быть особо оговорено в самом законе. И, действительно, даже уже во время войны, когда в порядке верховного управления были расширены полномочия местным главнокомандующим и командующим армиями, то в высочайшем указе от 29 августа 1914 г. было сказано в п. 5: «Привести настоящий указ в исполнении по телеграфу». Между тем, в высочайшем повелении от 25 июля такого пункта не содержится. Местная власть не имела права приступить к выполнению этого высочайшего повеления вне условий, ст. 93 предусмотренных. А председатель Совета министров и Министр внутренних дел никоим образом не могли по телеграфу еще в конце июня, т.е. до распубликования в Собрании узаконений и распоряжений правительства, требовать «по телеграфу» от местных властей немедленного и неукоснительного исполнения высочайшего повеления от 25 июля.

И, наконец, гг., представляя это высочайшее повеление «к исполнению» местным властям, министр внутренних дел и председатель совета министров не считали для себя даже обязательным выполнение точной воли, изложенной в Высочайшем указе. В п. 2 Высочайшего повеления говорится: «Определение возрастов инородческого населения, подлежащих привлечению к работам, а равно установление подобных правил, привлечения их к сим работам применительно к порядку, заключающемуся в Высочайше утвержденном мнении военного совета от 3 августа 1914 г., предоставить соглашению министра внутренних дел и министра военного». Отдавая распоряжения по телеграфу выполнить Высочайшее повеление немедленно, министр внутренних дел и председатель Совета министров, а также военный министр не выполнили п. 2 Высочайшего указа. До сих пор не существует этих «подробных правил, установленных по соглашению министра внутренних дел и министра военного», и до сих пор в порядке, указанном в п. 2 Высочайшего повеления, не предусмотрено, какие возрасты инородцев должны быть привлечены к этой трудной повинности.

Таким образом, гг., вы видите; при обнародовании и проведении в жизнь одного только высочайшего повеления от 25 июля были нарушены все, какие только можно было нарушить, основные и неосновные законы Российской империи. Этот факт, этот случай очень характерен, потому что здесь вы видите не только пренебрежение со стороны министров к основным законам, не только их полное игнорирование интересов и нужд страны, но и признание себя самих абсолютными самодержцами российской Империи, признание, что для их министерской воли никаких ограничений не существует. Даже точную волю Верховной власти для себя они считают совершенно необязательной. И если бы, гг., после такого проведения в жизнь Высочайшего указа 25 июня не было бы никаких последствий, если бы по существу этот указ действительно заключал бы в себе какую-нибудь логику, какое-нибудь соответствие с требованиями жизни, если бы не было после этого тех роковых последствий, которые переживала страна, и тогда бы мы имели полное право сказать, что такой метод действий, такое исполнение Высочайшего повеления, такое управление государством – недопустимо. А если вы представите себе, что случилось после объявления и проведения в жизнь этого указа, то гг., может быть не нужно будет так далеко искать виновника этих происшествий, может быть эти виновники гораздо ближе, может быть именно эти виновники – те самые люди, которые этот указ издавали?!

  Как ни скверны законы Российской империи, но и в них есть известная логика и известный смысл. Напр., при объявлении новых мер в отношении населения, управляемого в особом порядке, имеющего так сказать, некоторые своеобразные условия быта, закон предусматривает некоторые особенности. Статья 205 Учреждения министерств говорит, что «в отношении мер, принимаемых для благоустройства общей пользы и казенного имущества в крае, вверенном управлению генерал-губернатора», эти меры не предпринимаются иначе, как «по предварительном истребовании соображений и заключений» генерал-губернатора. Посему, при принятии таковых мер в законодательном или административном порядке в предположении, подносящемся на утверждение, необходимо излагается подробно мнение местной власти об этой новой мере. И эта 205 статья также не была выполнена. Ко всему тому, что я говорил, надо прибавить, гг., еще, что для самой местной власти, для самого Туркестанского генерал-губернатора, генерал-губернатора Степного и всех губернаторов, для всей местной администрации этот указ свалился как снег на голову, так же как он свалился и на само население. Не потрудились даже, проводя такой огромной важности меру, не потрудились даже спросить сначала местную власть: считаете ли вы это возможным, и если вы считаете это возможным, то в каком порядке и когда это нужно привести в исполнение, кого нужно позвать, какие местные условия требуют особых, так сказать, мер для того чтобы не вызвать серьезных осложнений. Ведь, гг., Туркестан и степные киргизские области – это не Тульская или Тамбовская губ. На них нужно смотреть, как смотрят англичане или французы на свои колонии. Это огромный мир с своеобразным бытовым, экономическим и политическим содержанием. И старый закон, создавшийся еще при Сперанском, когда еще оставалась частица здравого государственного ума в русском высшем управлении, тогда, гг., были предусмотрены те пути и те средства, какими нужно управлять окраинами. При таких обстоятельствах: 25 июля появляется, т.е. подписывается, а 29 июля телеграфно сообщается на места к немедленному исполнению указ в его голом виде. Телеграмма гласит следующее: «немедленно привести в исполнение Высочайшее повеление от 25 июля и призвать к соответствующим работам взрослое туземное население от 19 до 43 лет».

Гг. члены Государственной думы, все, кто здесь сидят, без различия ваших партийных убеждений и точек зрения, я спрошу вас, если бы в Тамбовской или Московской губернии внезапно была бы издана новая мера, которая требовала бы немедленного, во время разгара полевых работ, увода куда-то в неизвестные пространства всего мужского трудоспособного населения, я спрашиваю вас, гг., члены Государственной думы, что в этой Тамбовской или Тульской губернии такая нелепая или сумасшедшая мера могла ли быть выполнена, а если бы она начала применяться, то какие последствия были бы в этой Тамбовской губернии?! Я утверждаю, гг., что те же самые последствия или, может быть, гораздо в большем размере, чем они были в Туркестане и Степных областях.

Представьте себе положение и местной администрации, которая получает такой указ, подписанный не только министром внутренних дел, но и председателем Совета министров. (Этот министр, кстати сказать, отличался не только теми свойствами, которые включаются в понятие теперешнего русского министра, но кроме того и поразительным невежеством в порядке управления того государства, во главе которого он стоял. В телеграмме, напр., в Туркестане было сказано: исполнение этой меры поручить «инородческому управлению», – во всем Туркестане вовсе не существующему).

И вот для того, чтобы представить себе значение этого указа, на минуту отвлечемся от развития событий, которые были после указа, и представить себе положение вещей в Туркестане и Степных областях накануне объявления этого высочайшего повеления. Говорили и говорят даже со скамей правительственных, как недавно в военно-морской комиссии, говорят без всякого основания, что это «движение», о котором я буду говорить после, «подготовлялось», что это результат «панисламистской немецкой» или какой то еще другой пропаганды. Так вот, я утверждаю господа, что накануне объявления высочайшего поведения в Ташкенте во всей России не было области,  не было края более спокойного, более мирно настроенного и менее внушающего какие бы то ни было опасения, чем Туркестан и Степное генерал-губернаторство. Это я могу подтвердить фактами. Ведь в то время, господа, в продолжение всей войны не в Туркестан, а из Туркестана везлись русские войска. Я опросил всю местную администрацию, конечно не в буквальном смысле этого слова «всю», но представителей всех, так сказать рангов и степеней, я говорил со всем местным населением и с теми, которые пострадали от этого движения, которое потом было. Все они единодушно утверждали, что до момента объявления высочайшего указа никаких малейших признаков на возможность этих событий в Туркестане не наблюдалось. Например убитый в Джизаке уездный начальник Рукин был так уверен в спокойствии населения, что когда ему сказали, что в старом городе идут беспорядки, он пошел туда пешком, не взяв с собой даже шашки, а с одним фотографическим аппаратом, в сопровождении только переводчика, совершенно уверенный, что никакой опасности ему от «волнений» быть не может.

В том же самом уезде русские женщины: акушерка, сельская учительница, – которых я потом спрашивал в больнице, – в продолжении всей войны жили в глухих местах Туркестанского края без всякой охраны и не только без всякой охраны, но и в отсутствии хотя бы одного русского мужчины, жили одни женщины среди местного населения. Кроме того, господа, ведь в продолжении всей войны с местного населения беспрерывно шли реквизиционные сборы, сборы лошадей, кибиток, верблюдов. Население жертвовало и жертвовало в огромном количестве, и когда с него сбирали эти деньги, когда производили реквизицию, им все время говорили: «давайте больше, потому что никакой другой повинности во время войны вы не несете и не будите нести».

Вот, передо мной один из отчетов подписанный местным администратором, по организации помощи семьям ушедших на войну русских поселенцев в сельскохозяйственных работах, которые выразились в сумме около 100 тыс руб., слишком 100 тыс. руб. Отчет кончается так: «вместе с тем комиссия не оставляет светлой надежды на отзвчивость жертвователей и особенно на отзывчивость тех полудиких кочевников, далеко стоящих от культурной жизни, которые главным образом на своих плечах выносят всю тяжесть материальной помощи семьям защитников, ушедших на фронт». Это говорится о тех самых «полудиких кочевниках», которых потом превратили в сознательно замышлявших «измену и восстание против Российской империи». Это те самые кочевники, которые теперь беспощадно десятками тысяч истребляют планомерно и систематически. Я, господа, цитирую Вам этот документ не для того, чтобы вызвать у вас сострадание и сказать, что они требуют к себе более внимательного отношения потому, что они жертвовали и помогали ушедшим на войну, – это для меня не доводы; я считаю, что всякий гражданин имеет право пользоваться защитою законов, как бы он к чему бы то ни было не относился, – я говорю это для того, чтобы иллюстрировать перед вами, насколько там был глубокий тыл, насколько там действительно было тихо и спокойно.

И почему же вдруг 29 июня получается указ, а 7 июля происходят уже первые беспорядки? На какой почве, что их вызвало? Я категорически и совершенно определенно вам отвечаю: причиной всего того, что произошло в Туркестане, является исключительно центральная власть, объявившая и проведшая в жизнь беззаконное высочайшее повеление беззаконным порядком, с нарушением всех элементарных требований закона и права. Это они (указывая на места в правительстве) являются виновниками того, что они разрушили эту цветущую окраину, это они создали там условия, при которых местное население начинает голодать. Это они, господа, виновники того, что ко всем фронтам войны прибавился новый Туркестанский фронт. Вы представьте себе то, что я говорил о содержании указа, и вы поймете, для вас станет совершенно очевидным все, что было и что должно было быть, когда он дошел до места.

Но, ведь кроме того, что заключалось в самом указе, есть еще местные усовия, есть быт, есть экономические условия жизни данного населения. Высочайшее повеление, проведенное без обсуждения на местах, без всякой подготовки, шло настолько вразрез со всем укладом местной жизни, что оно совершенно не могло быть проведено в действительности в жизнь, и даже момент проведения выбрали самый невозможный  из всех моментов, которые только можно было выбрать. В это время в Туркестане был разгар сельско-хозяйственного сезона, который по местным условиям кончается не в августе, а к концу октября. Но не только эти «от 19 до 43  лет» люди были заняты на полях и в садах, – в это время у мусульман был величайший в году праздник – происходил великий мусульманский пост, так называемая «ураза», когда все мусульманское население с восхода до захода солнца, – а вы знаете какой длинный летом день, – не пьет и не ест ничего и только ночью предается молению, а так же подкрепляет себя пищей. Это время самого острого нервного подъема, это время, когда все мусульманское население исключительно уходит в исполнение своих религиозных нужд и бодрствует в продолжение целой ночи, исполняя свой религиозный обряд. Наконец, имейте ввиду, господа, что в Туркестане положение женщины совершенно другое. Там, именно в Туркестане, уход из сельского хозяйства мужчины делает семью совершенно беспомощной, потому что местная туземная женщина – это единственная мусульманская женщина в мире, оставшаяся в таком же положении в Российской империи – мусульманская женщина абсолютно лишена всякой возможности сносится с внешним миром, потому что даже на улице она появляется в особой одежде, с особым совершенно плотно закрывающим ее занавесом на лице и ей запрещено вступать в какой бы то ни было разговор с посторонним мужчиной. Таким образом, сама возможность ликвидировать урожай, привезти его на базар, сдать хлопок откупщикам исключается, если уходят все взрослые мужчины из семьи. Я не буду, господа, перечислять вам все остальные причины, которые уже подготовили местное население к тому, что бы этот указ был встречен чрезвычайно болезненно. И я думаю, что если бы эта мера была продумана первоначально на местах, если бы она была проведена согласно указаниям местных людей и местной власти, то всех этих «недоразумений» не было бы.

Получив этот указ и.д. туркестанского генерал-губернатора собрал совещание со всеми губернаторами края и на этом совещании они обсуждали, как привести в исполнение эту меру, и находили, что она не выполнима. Но ведь закон для русского чиновника вещь второстепенная, – приказание начальства это все для него, и он всегда его исполнит. И в этом огромном совещании местных высших представителей власти нашелся только один губернатор, генерал Гиппиус, который имел гражданское мужество подать особое мнение и не подчиниться такому безумному распоряжению власти. Это был единственный губернатор, который сказал: мера такого содержания и в каком порядке проводимая, не может быть благополучно проведена; вы скорее, господа, думайте не о том, как ее проводить, а о том, как усмирить население и как бороться с теми последствиями, которые вызовет эта мера. Он подал такое особое мнение и он у себя в Фергане отказался выполнить распоряжение генерал-губернатора, провел своим порядком эту меру, достигнув того, что там не было таких беспорядков, как в других областях, как, например, в Семиречье. За это он получил чисто русскую благодарность. Этот единственный человек так поступивший и так правильно понявший свой гражданский и административный долг, был немедленно отчислен от исполнения своих обязанностей, якобы за неподчинение распоряжению высшей и верховной власти.

В начале июля было сделано распоряжение всем губернаторам, приставам, уездным начальникам и т.д. о том, чтобы немедленно составить списки всего мужского населения «для взятия их на окопные работы». Господа, этот самый слух, это сообщение о том, что берут все мужское население на окопы куда-то, в действующую армию, было понято населением совершенно превратно, и понято не без участия местных властей. Это было понято, господа, таким образом, что все местное туземное население отправляется на фронт для того, чтобы копать окопы и подготовлять оборонительные сооружения впереди, перед русскими солдатами, т.е., что все туземцы будут безоружные под расстрелом как немецкой, так и с русской стороны. Что понималась эта мера, как взятие не только в окопы, но даже «в солдаты», – я могу подтвердить одним документом, который у меня есть. Должностное лицо, объявляя населению о призыве, говорит: немедленно составить списки «для взятия в солдаты» местного населения.

А Степной генерал-губернатор Сухомлинов, подтверждает это мое заявление тем, что он, этот генерал-губернатор издал особое объявление, где говорит: «До сведения моего дошло, что среди населения распространяются слухи о том, будто бы киргизы привлекаются на работы по устройству окопов в места между нашими и неприятельскими боевыми позициями и что таким образом киргизам грозит неизбежный расстрел с той и с другой стороны». Все эти слухи, циркулирующие среди населения, генерал губернатор опровергает. Но вы знаете, господа, что значит для русского населения опровержение какого либо администратора! И как можно было бороться с теми – не слухами, распространяемыми отдельными людьми, – а общим убеждением, которое охватило всю массу населения только путем таких объявлений, в то время, когда вот именно этого требуемого высочайшим указом порядка призыва не последовало до сих пор, когда вся местная власть сама не знала, как разъяснить эту меру населению, и для чего, и куда, собственно говоря, все эти туземцы будут направлены? Даже официальный орган Семиреченского губернатора, той местности, где были наиболее острые беспорядки, устанавливая причины волнений, говорит, что одной из причин были те слухи, и те разговоры со стороны русских людей, которые «дразнили» местное туземное население, говоря киргизам, что их повезут в окопы, что их будут там безоружных убивать, что их будут там «кормить свининой», и т.д., и т.п.

Но, господа, эти слухи играли второстепенную роль сравнительно с теми действиями, которые последовали на местах немедленно после объявления высочайшего приказа. Я говорил вам, господа, что считаю высочайшее повеление единственной причиной событий, и утверждаю, что этот приказ невыполним и не был выполнен на местах. И это подтверждается тем, господа, что действительно в том порядке, как это было предусмотрено здесь, в Петербурге, нигде этот высочайший указ не выполнен. Везде от системы принудительного набора, от системы «повинности» местная власть должна была немедленно перейти к системе откупной. Исполняющий должность туркестанского генерал-губернатора, весьма ограниченный администратор, хотя может быть прекрасный военачальник, генерал Ерофеев, в одном из своих приказов даже так пишет о туземцах, «откупившихся» от необходимости идти на фронт.

И вот эта купля и продажа которая началась на местах в связи с действиями администрации, и вызвала то возмущение, которое началось среди местного населения. А действия администрации заключались в том, что получив этот приказ, явно не выполнимый, местная администрация сразу сообразила, что перед нею открывается новый невообразимый золотой фонтан. Они сразу поняли, что новый источник невероятного, сказочного обогащения, новый источник эксплуатации  и вымогательства населения. Эта купля и продажа высочайшего повеления, это стремление к немедленному обогащению, «пока не поздно», создали вакханалию на местах. Я, господа, не буду останавливаться на отдельных случаях и не буду перечислять вам и останавливаться на виновности Иванова, Петрова и Сидорова – это слишком маленькие люди, чтобы занимать внимание высокой палаты, но я решительно возражаю против той версии, которая принята теперь правительством, версии, которая всю вину за вымогательства и взятки слагает на местную низшую туземную администрацию. Это, господа, совершенно не верно. Туземная администрация, эти «мингбаши», т.е. сельские старосты, «аксакалы» и т.д., и т.д., они были только агентами в руках той русской администрации, которая и раньше в тесном союзе и именно через этих своих агентов, обогащалась, вымогая и эксплуатируя население. Это верно, потому что многие из этих администраторов русских уже смещены со своих должностей и в одном из приказов Туркестанского генерал-губернатора Куропаткина прямо говорится о том невероятном размахе – я сейчас вам найду этот приказ, говорится о «целом ряде возмутительных лихоимств и вымогательств». И что это верно, это я могу подтвердить и тем, что без различия как в Ташкенте, так и в Семиречье, как в Самаркандской области, волнения местного населения всегда и самым точным образом совпадали с моментом составления списков. Да, господа, неужели вы сами не знаете русской администрации, неужели вы можете сомневаться, что сделал Иванов или Петров, носящий форму чиновную, когда ему  представлялась возможность на свой вкус и взгляд определить, какого возраста данный «Махмудка»! Ведь вы имейте ввиду, что посемейных списков там нет, – воинская повинность в Туркестане не введена, и поэтому установить, кому 19, а кому 18 лет, кому 43, а кому 53 или 45, кому 30, кому 48 – невозможно. Это нужно было делать на взгляд. Вы понимаете, что значит, когда местная администрация начала по взгляду определять, кому сколько лет! Сколько они получили в карманы от этого определения, и как пострадало местное население, которое старалось тщетно доказать, что ему 60-летнему старику (одного я сам видел), «по ошибке», по списку оказалось 30 лет, потому что он не мог платить 300 руб., а мальчишке в 25-30 лет оказалось 50, потому что он богатый человек.

И ведь в жалобах, которые шли к нам от местного населения, они не ограничивались только туземной администрацией. Но кто же мог осмелиться – какой сарт или киргиз посмел пожаловаться начальству на этого «тюрю», на этого местного «господина» в военной полицейской форме, когда их безнаказанно, как собак, пристреливал в это время всякий, кому было не лень?

Вы представьте себе состояние этой загнанной, запуганной, терроризованной массы! Вы представьте себе положение женщин, у которых отняли всех мужчин, которых оставили на произвол голода и нищеты.! И недаром первые беспорядки, которые были 5 июля в Ходженте, были, как мне говорил один из представителей жандармской власти, – «бабьим бунтом». Туземные женщины вышли на улицу, хотя не имели права, как я уже говорил, показываться ни одному постороннему мужчине, вышли без «чадры», бросались под ноги казачьим лошадям, умоляя лучше их убить, чем заставить умирать голодной смертью (Голос слева: позор!)

Вы знаете, что это было первое движение во всем Туркестане, и во всех сартовских областях, за исключением Джизакского уезда, не пострадал ни один русский человек. А кто пострадал? Пострадали эти низшие агенты, эти исполнители приказаний уездного начальника, обиравшие местное население, эти мингбаши, т.е. сельские старосты, волостные писаря, которые составляли эти «списки». Население являлось и требовало уничтожения этих списков, как незаконно составленных, требовало, чтобы прекратили с ним вымогательства. Когда приехал новый генерал-губернатор Куропаткин – к сожалению слишком поздно – все это было признано, все эти факты были установлены. Таким образом, каждый, кто знает историю событий в Туркестане, должен признать, что никаких других причин волнений, кроме самого указа и формы и способа его исполнения, не было. И как только принимались меры к тому, чтобы изменить порядок исполнения этой меры; как только начинали обращаться с местным населением более или менее прилично и разъясняли ему, что от него хотят и как нужно это делать, сейчас же исчезли эти волнения, прекращалось это «восстание», как здесь называют это теперь в Петрограде. Почему же?! Если бы были глубокие местные причины, если бы был заговор, если бы было «иностранное влияние», почему же они вспыхнули вместе с указом, и вместе с фактической отменой этого нелепого распоряжения г. Штюрмера они сейчас же исчезали. Позволите, господа, мне не углубляться больше в доказательства моего основного положения, что никаких других причин, кроме указа и его исполнения, событий, бывших в Туркестане, не было, если только попробуют отсюда (указывает на места правительства) мне возражать, разрешите, я уже фактами окончательно докажу, что они будут говорить неправду.

  Но, как я уже говорил, кроме этого «центрального акта», вызвавшего беспорядки в Туркестане, было еще «исполнение». Это исполнение заключалось, как я уже говорил, в этих вымогательствах, а также в судебном шантаже. Взяв с населения все, что было возможно, начинали вторую стадию вымогательства. Решили еще кое-что выбить из туземной массы, угрожая привлечением в судебном порядке, грозящем чуть ли не смертной казнью за сопротивление властям. Стыдно было слушать, позорно было слушать, господа. Как эти «полудикие номады» и очень культурные местные сарты и русские местные рассказывали, какая такса существует за то, чтобы откупиться от судебных преследований. Вы помните, с этой кафедры мы рассказывали вам, какая система практиковалась на Кавказе, когда создавалось великое дело дашнакцутюн, когда миллионеры и богачи десятками сажались в тюрьмы для получения с них откупа. Та же самая система, тот же способ практиковался в Туркестане. В мелких городках, в Намангане или Коканде, сотни, иногда тысячи свезенных со всего округа людей, без различия пола и возраста, сидели в тюрьмах. И только тот выходил, кто мог заплатить хорошую мзду. Потом были приняты меры, многие были освобождены, когда началась так называемая «новая эра» управления Туркестаном. Но в психологии массы то, что она пережила, оставило свой след и оставило след на многие годы, а может быть десятилетия! И нам, представителям русской государственности, русской культуры, всем без различия партий должно быть болезненно стыдно за то поношение, за то оскорбление, осквернение русской культуры, которое проделывалось русскими чиновниками, когда наша культура бросалась в грязь на глазах этой местной туземной массы.

  Я говорил, господа, что на почве вот этого нелепого указа, почве недопустимого исполнения его на местах, несомненно начались эксцессы и волнения. Туземное население волновалось, как всегда волнуются народные массы. Это были стихийные вспышки людей, доведенных до ужаса и отчаяния, до негодования, но людей невежественных, темных, не понимающих причин, которые вызывали их несчастья! Это движение, вспыхивающее то тут, то там, было движением стихийным, таким же , как оно бывало и в России. Всегда одинаковым способом отвечает доведенная до исступления масса на эксцессы и беззакония со стороны властей. Это один способ который существует как в культурных, так и в некультурных государствах. Исчезает последняя воля, последняя сдержка, исчезает последний луч разума в этой массе. Она бросается, делает разгром, погром, совершает убийства и сама же сейчас в ужасе от происшествия, в ужасе от того, что она сделала, бросается назад, распыляется, так что нельзя больше ее ка таковую, нигде найти. Именно так происходили все туземные «беспорядки в Туркестане». На эти беспорядки администрация и русская государственная власть отвечала планомерным и систематическим террором, не допустимым не только в культурном европейском государстве, но не допустим даже в какой бы то ни было восточной деспотии! Очень трудно будет нам говорить теперь «о турецкий зверствах в Армении»; очень трудно будет нам говорить «о немецкий зверствах в Бельгии», когда того, что происходило в горах Семиречья, никогда может быть мир до сих пор не видел!

  Господа, внизу в долинных областях, в местности, населенной сартами, русское население только пострадало в одном уезде – в Джизакском уезде: там, действительно, было убито и пострадало около ста человек. Это были мужчины и женщины, которые были застигнуты лавиной кочевников, которая шла с гор к Джизаку, застигнуты в разных местах Джизакского уезда. Они погибли. Что это была стихийная вспышка, что это было не «организованное восстание», а тем более не восстание, подготовленное закордонными нашими врагами, видно уже из того, гг., что все эти пострадавшие, как я уже говорил, еще за несколько дней до события не знали ничего и нисколько не боялись. Одна из пострадавших, которую я опрашивал, говорила, что только за несколько дней они почувствовали, что население начинает волноваться, и хотели уехать. И характерно, господа, как они узнали, что волнуется население: они узнали из того факта, что к ним, к фельдшерице поселка Заамин, стало приходить много раненых туземцев, избитых и пораненых. Она говорила, что, очевидно, прежде, чем спуститься с гор, между ними самими шла сильная борьба, была борьба из-за какого то вопроса. А эта борьба, господа, она происходила и в Фергане, и в Джизаке, и в Семиречье; это была борьба между беднотой и богатым классом. И в самом городе Джизаке и среди киргиз, как установлено официальными и неофициальными сообщениями, волнения начинались вот именно с вопроса о цене, которую нужно уплатить за человека, который пойдет своею кровью искупать остающихся на местах. Шел спор между богачами, местными «баями» и остальной туземной массой. Масса требовала, чтобы этот налог, «откупной» налог, был распределен пропорционально богатству того или другого местного жителя, а «баи», вместе» с русской администрацией, отстаивали «подымное» обложение. И в то время, когда в каком-нибудь кишлаке для богатого купца или землевладельца уплатить 10 или там 50 руб. ничего не стоило; беднота в это время (как подтвердили мне в Фергане инспектора мелкого кредита) шла и продавала последних своих коров, закладывала последнее свое богатство туземным ростовщикам по 30–40 проц. в месяц, – закладывала тот клочок земли, на котором они сеяли хлопок. Вот на почве этой необходимости платить откуп возникла социальная вражда между низами и верхами местного населения и поддержка администрацией верхов переводила гнев низов и на эту русскую администрацию. Так это и было, гг., вот в этом самом Джизаке. Волнения и беспорядки в городе начались столкновениями между местным населением и богатыми – «баями». Потом уже, когда уездный начальник Рукин пошел в эту массу, он был растерзан этой потерявшей самообладание толпой.

  Что эти волнения были, гг., случайными, видно из того, что на всем пространстве Туркестана и Степных областей никакого вооружения, заготовленного туземцами, не было обнаружено. В их распоряжении оказались несколько старинных кремневых ружей, затем были приготовлены именно на этот случай железные полосы, в роде кос, палки, в роде булавы, дубины и т.д. Только в Семиречье киргизы получили в свое распоряжение, уже в разгар беспорядков, некоторое количество винтовок, которые были ими отбиты от транспорта, перевозившего оружие в один из далеких уездных городов в Семиреченской обл. Кроме того, в Джизаке туземцы отобрали несколько ружей у лесной стражи которая пострадала при их движении с гор в долины. Конечно, в разгар этого движения здесь были попытки внести религиозную проповедь со стороны, напр., так называемых, местных проповедников – «ишанов», – это особый орден мусульманский, – были попытки пропагандировать известные религиозные идеи, идеи не политического содержания, а идеи религиозные, идеи освобождения от засилья русских людей. Но эти попытки обнаружены в нескольких, в двух-трех, местах и уже опять таки post factum, после обнародования высочайшего повеления.

Когда нам говорят, что была попытка «панисламистской» проповеди, что там были «немецкие агенты», я могу вам рассказать два мне точно известных, довольно интересных случая. Когда была объявлена война Турции, то местная, не военная власть, – а местное охранное отделение уже доносило в Петербург и местному генералу о том, что туземное население чрезвычайно «нервно» относится к тому, что Россия воюет с Турцией, и что можно ждать «осложнений». Эти осложнения не последовали, но действительно в Андижане, в том самом уезде, где было знаменитое «восстание андижанского ишана» много лет тому назад, в центре местного хлопководства, наконец, нашли панисламистского пропагандиста. Был арестован с поличным местный миллионер туземец, у которого были найдены в квартире прокламации на местном языке с печатью панисламистского союза с призывом жертвовать в пользу панисламистского движения, с угрозой убийства, в случае неуплаты. Величайшее торжество было у местных охранников и некоторой части администрации. Но – один из администраторов не поверил этой истории; он назначил контр-расследование, и обнаружилось, что эти прокламации печатались и хранились на квартире одного из агентов местного охранного отделения (голоса слева: здорово; это обычно) и этот агент был русский, по фамилии, кажется, Тимофеев, и клал он эти свои произведения в дом этого богача. Вот, господа, как пытались в Туркестане создавать «панисламистскую пропаганду».

И во имя своих задач и своих целей эти действительные государственные преступники, эти подлинные предатели не задумывались над тем, что может быть эта их пропаганда попадет на хорошую почву: они не задумывались о тех последствиях, которые могли бы быть, если бы местное население всерьез отнеслось к этим прокламациям, как идущим от панисламистских агитаторов, и если бы эти идеи и это стремление к движению во имя панисламистских идей было сильно в местном туземном населении! Или, может быть, г.г., на самом деле эти люди, которые здесь, в Петрограде, кричат и посылают рапорты о волнениях на местах, они в действительности, может быть, слишком хорошо знают, что они говорят неправду и поэтому то устраивают свои фокус-покусы совершенно безбоязненно.

А вот теперь уже, в то время, когда началось это движение, когда оно, правильнее сказать, уже кончилось в Ташкенте, они тоже хотели установить действия «зарубежных держав». В самом Ташкенте были арестованы почти все местные туземные народные судьи – «казии». Им предъявлено было обвинение в том, что они состояли в переписке, в «преступной» переписке с афганскими эмиром. Но этих судей пришлось скоро выпустить, а эти письма пришлось припрятать подальше, потому что и здесь оказалось, что письма того же самого происхождения, как и прокламации о панисламистском восстании в Андижане!

Так вот, г.г., когда вы слушаете, как эти господа с министерских скамей повторяют вам эти легенды о панисламизме и об интригах, которые происходили в Туркестане, враждебных нам держав, знайте, что они только пытаются обмануть вас, пытаются с больной головы сложить свою вину не только на здоровую, но и на бесконечно пострадавшую! Представитель министерства внутренних дел в Думе имел смелость рассказать о том, что , по слухам, во главе киргизских войск стоял «турецкий генерал». Но, г.г., уже это известие настолько анекдотично, что опровергать его совершенно не стоит, потому что всякий, кто знает что такое киргизы, какое их отношение к Турции и к мусульманству вообще, сейчас же поймет, что такого случая вообще быть не могло.

Я, г.г. не отрицаю, что эксцессы были, но пострадали от этого стихийного возмущения в некоторых местах сравнительно небольшие группы русского населения и даже в Семиречье, за исключением двух уездов – Пржевальского и Джаркентского, а почему – я скажу в другом месте. Жертвы со стороны русских были единичные. Но вот, когда случились беспорядки в Джизаке, туда приходит карательный отряд, состоящий из трех видов оружия – пехоты, артиллерии и кавалерии, и начальник отряда отдает приказ идти в таких то и таких то направлениях и на своем пути сжигать все туземные поселения и уничтожать население без различия пола и возраста. (Голос слева: позор!). Были уничтожены грудные дети, были уничтожены старики, старухи. (Шингарев: это варвары; Родичев: это гордость страны). В то время, когда 15 июня произошли беспорядки в Джизаке, 3 августа издается вот этот приказ! В моих руках подлинный приказ карательной экспедиции. 3 августа, повторяю, почти через месяц после эксцессов толпы, издается приказ, чтобы все местное туземное население города Джизака, – я был там, я был на развалинах, я все сам видел, – где жило несколько тысяч, свыше 10000 туземцев (голос: 20000) … да, 20.000 туземцев, если оно в трехдневный срок, т.е. до 6 августа, не выдаст убийц со всего уезда, т.е. всех убийц на пространстве нескольких сотен верст, и в горах не уловимых, если не выдаст убийц, то все население будет «беспощадно изгнано из города».

6 или 7 августа этот приказ был исполнен и утром, по пушечному выстрелу, эта масса, главным образом женщин, детей и стариков, была выброшена из своих домов и очагов без пищи и продовольствия и была послана не оазисами, где есть вода, а пустынными местами вглубь уезда, а город был планомерно и систематично весь уничтожен. Я, г.г., будучи на двух фронтах, Западном и Кавказском, нигде не видал столь идеально уничтоженного вражеского города, как этот в г. Джизак, находящийся в России, русский город. Но этим не ограничились, г.г. туркестанский генерал-губернатор издал приказ о конфискации всех земель всех туземных жителей г. Джизака, которые находятся на пространстве, кажется, 900 дес. – площадь самого города и его окрестностей. Эти земли конфискованы, и население, без различия правых и виновных, лишено права впредь пользоваться своей собственной землей. То же самое проделывается теперь в Семиречье. И вы (обращаясь вправо) говорите – иначе нельзя? А где в российских законах предоставлено право без суда и следствия лишать не только преступника, но и его наследников недвижимой и движимой собственности?! В каких законах российских это написано? И почему, г.г., если здесь происходят аграрные или еврейские беспорядки, когда жертвы бывают такие же, эти конфискации не производятся?! И не могли бы быть произведены, потому что здесь все таки есть какой-то контроль общественного мнения. Вы говорите: «следовало». Как же вы можете возмущаться тем, что делают наши враги германцы и турки? Где вы слышали, чтобы в Германии граждане были лишены права на недвижимую собственность? Где вы видели, чтобы даже не враги, а свои собственные граждане подвергались таким эксцессам безумной власти? Г.г., я не буду говорить вас об этом ужасе – о мародерстве, изнасилованиях, убийствах, грабежах, которые сопровождали эту карательную экспедицию не только в Джизаке, но и других городах низинного Туркестана, вроде Той-Тюбе, Ташкентского уезда, где жертв со стороны русских не было. Какая государственность, какое государство может стоять на той точке зрения, чтобы за эксцессы толпы в отношении двух человек уничтожать двести? И вы, сидящие направо, среди вас так много людей с крестами, кричите: так и следовало! Вы одобряете даже не библейские, а я не знаю какие (справа шум; от. Якубович: это ложь)…

Председательствующий. Член Государственной думы от. Якубович, прошу вас не перебивать оратора. (от. Якубович: это ложь). Член Государственной думы от. Якубович, прошу вас не перебивать оратора, иначе я буду принужден применить меру взыскания.

Керенский: Сарты – это пустяки сравнительно с тем, что происходит с киргизами. Я не буду утомлять вас подробным описанием событий. Поверьте, сели нужно будет, я это докажу, от А до Z. Те же самые причины вызвали движение киргизов, те же самые причины дали те же самые следствия. Но там, далеко вдали от последних культурных центров, там, где нет железной дороги, там, где еще можно размахнуться во всю ширь, там эти эксцессы власти и, к сожалению, части русского населения достигли небывалых размеров. Недавно здесь говорил нам министр земледелия о тех школьниках русских, которые были уничтожены местным населением. Я это знаю. Это очень печально, это очень грустно, гг. Но как же нужно возмущаться, если таких же детей уничтожала уже не толпа в момент безумия, а уничтожала власть планомерно и спокойно?! Ведь русское население пострадало в двух уездах: Пржевальском и Джаркентском, а эксцессы в отношении киргизского населения были во всех остальных уездах Семиречья. Пострадали, отдельные русские граждане в этих уездах, главным образом, люди, совершенно и абсолютно не имеющие никакого отношения к местной жизни: статистики, присланные на всероссийскую перепись скота летом, студенты, которые работали там на ирригационных работах. О них в момент этого волнения, этого испуга, который сначала охватил власть, сама же власть забыла. Сама же власть, гг., своевременно никаких мер ни к охране русских отдельных людей, ни к разъяснению киргизам сути этого указа не приняла.

Вот, напр., в селе Беловодске приводят около 500 киргизов из волости, где были составлены списки, для того, чтобы отправить их дальше в уездный город. Но местному рускому населению кажется ненужным охранять этих киргизов и большая часть этих безоружных и добровольно находящихся среди русского населения киргизов палками и камнями уничтожается. Остальных ведут в уездный город Пишпек и там на глазах начальства в тот же день веером на Соборной площади, под звуки музыки кинематографа… добиваются остальные. А в селе Луговом, где отряд солдат оцепил, вместе с местными русскими поселенцами, оцепил громадную толпу киргизов и стал гнать их безоружных выстрелами и нагайками к утесу, внизу которого была река, и сбросил туда этих людей. (Волков: это кошмар какой-то). А в Токмаке, маленьком городке, начальник карательной экспедиции, посланной генералом Фольбаумом, ныне скончавшимся, и именующийся Соколов-Соколинский, для усмирения киргизов, с тем же приказом «уничтожать все аулы и все население», этот начальник карательной экспедиции, приехав в Токмак и в присутствии всей русской интеллигенции гордился тем, что он «блестяще» выполнил приказ своего начальника, и даже его молодцы, случайно или шутя, «заложников» мирной волости киргизов «потопили», переходя одну из речушек. 

Вы думаете, гг., что все это преувеличение?! А вот послушайте, как эпически спокойно рассказывается то, что происходило недавно в горах Семиречья, в официальной газете: «Известное возмездие уже постигло, конечно, мятежников, войсками перебито много тысяч киргизов. (Голос слева: позор!). Их стойбища уничтожаются, огромное количество их стад переходит в руки войск, администрации. Но это не все. Главный результат комбинированных операций войск заключается в том, что все мятежники загнаны сейчас в такие горные районы, где вскоре вследствие холода и голода они в полной мере почувствуют последствия своего безумного восстания. (Голоса слева: позор!). Уже  доходят сведения об их лишениях и болезнях среди них, но войскам приказано не давать врагу пощады». (Голос слева: нашли врага!).

Вы поймете весь смысл этого образца эпической литературы (Голоса: какая это газета?). Официальная местная газета. Если вы поймете, что такое происходит там, кто это такие загнанные в ущелья «комбинированными силами русских войск». Это, вы думаете, вооруженные мятежники, это, вы думаете, действительные враги?! Нет, гг., это поголовно все и, главным образом, женское киргизское население, которое, когда был объявлен указ и когда начались беспорядки, огромными массами, целыми родами поднялось с долин и пошло в горы искать себе нового убежища, новой родины в Китае. Их восстание было восстание пассивное. Они хотели одного – уйти в Китай, покинуть старую родину, столь жестоко с ними обошедшуюся! И вот, когда эта масса киргизского населения с долин, от рек постепенно поднималось в горы и скапливалась в проходимых ущельях, стремясь уйти из России, здесь производились эти «комбинированные действия войск, и эта масса женщин, детей, взрослых и стариков обрекалась холодно и спокойно на голодную смерть. Так как же можно после этого говорить и ставить в вину темным, непросвещенным, забитым, далеким от нас туземцам то, что они, пережив все то, о чем я вам говорил, иногда теряли терпение и совершали акты возмутительные, о которых они сейчас же сами жалели и раскаивались?! Как можно говорить с возмущением об этом, когда мы стоим перед действительно позорной страницей, неизгладимой страницей позора в русской истории. И прав был тот представитель военно-прокурорского надзора, который, побывав в Джизаке на одном из дел, которое было после усмирения восстания, вернувшись домой в Ташкент, сказал: мы не знали, куда деваться от стыда, мы увидали позорную страницу истории России!

Гг., Вы представьте себе теперь, какие последствия, какие результаты дала эта небывалая по смелости и по беззаконности исполнения мера. Может быть и нужно было привести в исполнение меру, которая должна была влить в общую гражданственность, по мысли вашей здесь, в Думе, и далеких туземцев, но эта мера была превращена в издевательство и насилие над населением, в позорное явление для русского государства и дала неизгладимые последствия. Она будет иметь, гг., теперь огромное не только экономическое, но и политическое значение. Все совершившееся открыло перед местным туземным населением ту сторону русской государственности, о которой они, может быть, по своей темноте и отдаленности и представления не имели. Они поняли теперь, гг., что эти русские администраторы, которые управляют именем великой европейской страны, не лучше, а хуже этих бухарских и турецких сатрапов. Ведь там нет таких усовершенствованных способов уничтожать население! Там, слава Богу, в Бухаре, напр., пулеметов еще не имеется и не имеется регулярного войска, которое может десятки тысяч жителей мирных, женщин и детей, уничтожать в течение двух-трех недель! Гг., вот те результаты, которые мы теперь переживаем. Что будет в Туркестане, я не знаю. Я знаю только одно, что кроме последствий политических, которые может быть, их (указывая на места правительства) не интересуют, уже сказываются и экономические последствия событий.

Все что произошло, мне кажется, должно поставить перед нами гораздо более серьезный и более важный вопрос. Я думаю, гг., что кровь невинных, которая пролита, она может и должна дать свое возмездие. Она должна вызвать в нас, по крайней мере, сознание той исключительной ответственности, которую и мы несем, потому что ведь это делалось нашим именем, именем русского народа, именем народов России. Мы должны сознать, гг., что вот эта система управления оказывается не только негодной для того, чтобы существовало государство спокойно в Европе, она оказывается невозможной даже в далеких азиатских степях, даже там эта система превращается в какого-то врага народа, является великим ужасом и великим наказанием для тех, кто ей подчинен.

Мы должны напомнить вам то отношение, которое при наших объездах проявляло местное население к тому, что, может быть, не существует, к какой-то воображаемой русского государственности, к каким-то воображаемым русским государственным деятелям и к Государственной думе. Там всюду, где бы мы ни были вместе с товарищем Тевкелевым, где бы ни говорили с туземцами, мы видели одно – мы видели великий ужас по отношению к тому, что их окружает, и великую веру по отонению к тому, что от них далеко. Они думали, что мы, приехавшие к ним, все увидели, узнали и пойдем и кому-то скажем. Скажем вот вам, как они думали, вам, членам Государственной думы. Они имели наивность думать, что здесь, в этом собрании, есть какие-то другие русские государственные деятели, есть какие-то другие начала русской государственности, которые придут им на помощь. Есть люди, которые скажут этим насильникам, что не виновата масса в пролитой ею крови, что виноваты в этом те, кто преступил закон и право. Мне было странно и удивительно, г.г., видеть, какая глубина наивной веры, наивного восторга заключена в этой темной массе не к турецкому султану, не к нам, к самому имени русского государства, с которым они связаны. Мы говорили им, мы  отвечали им, что они правы, они правы в том, что они верят, верят в то, что в России есть другие  люди, служащие другим идеалам, идущие к другим целям. Мы говорили им, чтобы они не теряли веры в народ, с которым они связаны, испытывая ужас управления тех людей, с которыми и мы боремся за свободу и счастье своего собственного народа.

Теперь, господа, на нас, на русской общественности лежит великая ответственность не только перед своим собственным народом, но и перед той массой чуждых нам народов и национальностей, которые тяжелой цепью русской государственности скованы с нами воедино. События, которые произошли в Туркестане, ставят перед нами вопрос о необходимости с корнем уничтожить возможность повторения таких событий. Они ставят перед нами новый колоссальный вопрос, вопрос о новом порядке управления наших окраин, и в частности Туркестана.

Мы должны принять все меры к тому, чтобы в самый кратчайший срок там была насаждуна европейская государственность. Господа, это ведь давно ушедшие времена, когда Туркестан – Ферган, Семиречье, Закаспийская область были каким-то  «…онцом мира», упирались в Памиры и как будто бы уходили в какую-то тьму и неизвестность. Ведь теперь эта наша окраина со всех сторон окружена просыпающимися или проснувшимися уже и стремящимися к культуре народами. Ведь там Индия с англичанами, там Персия, возрождающаяся к новой жизни, там Китай, идущий к новым формам управления. Все кругом живет уже новыми идеалами и стремится к новым задача. Все кругом понимают государственность иначе, чем понималась она в 1865 г., когда завоевывался Туркестан. Все кругом пошло вперед к свету и прогрессу, а мы остались там, со старыми навыками, со старыми порядками управления азиатской сатрапии, лишенные элементарного представления о праве и справедливости! Но то, что было возможно тогда, совершенно невозможно теперь. Генерал-губернатор Куропаткин, сравнительно со всеми другими администраторами в Туркестане, является «белой вороной», но – в сравнении с теми, которые производили эти безобразия. Когда же вы с ним поговорите  том, как нужно управлять Туркестаном, когда вы изучите его государственное миросозерцание, то вы придете в ужас, потому что это человек, который до сих пор отстаивает и доказывает, что единственной формой, нужной для народа, является самодержавная неограниченная форма управления. (Голос справа: правильно!). Это человек, который в ХХ в. отрицает необходимость местного самоуправления на окраине, который совершенно не понимает, что изображать из себя отца многочисленных детей-подданных, этих сартов и киргизов, теперь невозможно, потому что там родилась своя культура, потому что там есть уже туземцы, которые в культурном отношении стоят значительно выше многих русских администраторов, потому что там уже, господа, за это время создалась огромная русская колония, которая требует совершенно новой системы управления. И все что произошло в Туркестане, является результатом не только злой воли, невежества и безумия верхов, но является и результатом этого, уже сказавшегося, разложения местной системы управления. Мы видели воочию, что целая огромная окраина, жемчужина Российского государства, единственный производитель хлопка, существует исключительно волей Божьей и уже никаких признаков разумного управления местным населением уже нет.

Вот, господа, все, что я видел, все, что я наблюдал, все мои впечатления, которые я вынес после тщательного обследования, после многочисленных бесед, после изучения Туркестана теперь, на основании того опыта, который был у меня  раньше, потому что я там и раньше уже бывал и жил. Я изложил вам все, что я видел, стараясь все время быть рассказчиком, стараясь изложить вам события вне всякой политической оценки и краски. Я хотел бы верить, господа, что в этом вопросе мы действительно найдем единство в понимании событий, в их оценке и найдем единый выход. Мы должны сказать, что вся вина за события падает исключительно на власть совершившую недопустимое, невероятное беззаконие. Мы должны сказать, что кроме возмездия, которое должны понести преступники, на совести которых десятки тысяч невинно убиенных, мы должны еще немедленно потребовать и поставить на очередь проведение в жизнь новых форм управления Туркестана и других наших окраин. (Рукоплескания слева и в центре).

НА РТ. Ф. 186. Оп. 1. Д. 77. Л. 40-42, 51-52, 59-60, 62-63, 71-72, 119-120, 206-208.