Заявление члена Крымского обкома ВКП(б) А.-Г. Муртазина в Крымский обком ВКП(б) по вопросу о национальной политике

Transcription

На собрании обл. актива парторганизации 12 июня с.г. по докладу отв[етственного] инструктора ЦК т. Филатова (обследов[авшего]  Крымскую организацию) я выступил в прениях и в своем выступлении коснулся вопроса Вели Ибраимова и ибраимовщины в Крыму, как неизбежного явления, выражающего сложность в проведении национальной политики, с одной стороны, и с другой – явления шовинистическо-буржуазно-кулацких тенденций и влияния на отдельные слои националов парторганизации.

Мысль моя также сводилась и к тому, что факт ибраимовщины, ее процветание до тех пор пока ЦК не обратил внимания и не принял решительных мер, стал возможным в связи с длительно продолжающейся групповой борьбой среди татарской части организации, с присущими при этом, как всяким группировкам, болезненными явлениями и антипартийными поступками, а также и возможным ввиду в свое время совершенно недостаточным вовлечением всех членов парторганизации без различия нацпризнака к обсуждению и разрешению нац. вопросов, отсутствием твердой борьбы с группировками, как явлениями, присущими (по ряду причин и особенностей) нашим национальным окраинам со стороны большинства руководящего актива и ОК в соответствии с установкой т. Сталина, выраженной в его речи «О политических задачах Университета народов Востока» (18 мая 1925 г.).

И в этом своем выступлении я также вновь как один из участников групповой борьбы подчеркнул о вредности и недопустимости этих группировок, отвлекавших много сил и внимания ОК от непосредственных важных вопросов и затруднявших работу организации по изживанию и недопущению антипартийных выступлений в области национальной политики.

После выступления я, подходя к т. Филатову (сидящему за столом президиума), спросил, нет ли у него каких-либо замечаний по моему выступлению и в случае, если имеются, то указать мне с тем, чтобы дать разъяснение до своего ухода из собрания, т.к. мне нужно было по поручению фракции Крымпрофсовета выехать в район, он мне буквально отметил, что нет и что он наоборот со мной в общем согласен и что даже при заключительном слове своем это подчеркнет.

По возвращении в Симферополь я от отдельных товарищей услышал, что т. Филатов в своем заключительном слове приглашал актив крыть меня за такие выступления в будущем (дальше привожу часть речи его по записи в протоколе собрания).

«Вчера на совещании сидящий рядом со мной т. Муртазин говорил мне ужаснейшие вещи, что группировки собирались на квартире Ибраимова, обсуждали там методы групповой борьбы и пр. и об этом Муртазин все молчал. Если бы Муртазин после собрания у Ибраимова пришел в партком, в ОКК на собрание партийцев и заявил бы о том, что делалось у Ибраимова, какие там обсуждались вопросы, заявил бы, что это не партийная установка, своевременно были бы приняты соответствующие меры к изжитию этого безобразия. Это молчание и тормозило изжитие групповой борьбы».

Призыв т. Филатова «крыть» меня за якобы сказанные мной ему вчера (т.е. 12/VI) ужаснейшие вещи меня крайне удивляет и возмущает, поскольку мне приписан в его выступлении ряд грехов, коих мне

<<l.99>>

никак (ежели окромя болезненного воображения мозгов или желания дискредитировать работника) невозможно приписать и, в особенности обвинять, ибо, во-первых, я с т. Филатовым в этот вечер на собрании рядом не сидел и никаких разговоров не вел, за исключением того случая, когда я обратился к нему с вопросом, что уже выше отметил; во-вторых, никогда я нигде и никому, в том числе и т. Филатову, не говорил, что вот, мол, сидел на групповом  собрании у Ибраимова ряд товарищей, в том числе и я (как явствует из слов т. Филатова), и обсуждали те или иные вопросы, ибо я на таких групповых собраниях (а это, видимо, относится к периоду после мартовского 1927 г. блока группировок) у Ибраимова или при его участии никогда и нигде не участвовал, ибо я не переваривал Ибраимова, как убежденный в его антипартийности, и вел против него (плохо или хорошо) и его сторонников борьбу, начиная с 1924 года  и по его арест и расстрел, совместно с рядом товарищей. Подтверждением этому может служить хотя бы и то, что не примкнул к мартовскому блоку и не подписал соответствующий антипартийный документ – заявлений 22-х.

Меня крайне удивляют слова т. Филатова «о молчании» и что ежели не молчали бы, то, мол, не было бы тормозов к изжитию группир[овочной] борьбы.

Так и в данном случае заявляю, что я персонально, как мог и умел, так и не молчал, что можно выяснить и по протоколам и путем опроса отдельных товарищей и в том числе и бывш. секретаря ОК т. Петропавловского (ныне работающего в г. Москве) и др. Итак, я не молчал и говорил о всяких таких фактах по их достоянию мне в пределах возможности как члена ОКК и ОК (начиная с 1923 г. и по сей день), причем я этим совершенно не слагаю с себя как члена ОК ответственности за ибраимовщину и процветавшую групповую борьбу.

И как видно из вышеизложенного, факты, изложенные в речи т. Филатова обо мне, совершенно не верны, и меня все это крайне удивляет и угнетает: к чему надо было т. Филатову прицеплять мне этот ярлык со связью с преступником Ибраимовым.

И потому я убедительно прошу КрымОК ВКП(б) и Оргбюро ЦК привлечь меня к ответственности перед контрольными органами партии по заявлению т. Филатова, который, видимо, чем-то располагает на это, или обязать т. Филатова отказаться от своих слов, поскольку он являлся и является отв. инструктором ЦК.

Исполнить мою просьбу прошу потому, что не могу же я проглатывать всякие неверные заявления, которые делались т. Филатовым перед собранием актива под лозунгом «крыть» меня в будущем, ибо я как член партии хочу и в дальнейшем вести спокойную работу, полезную для партии, что весьма затруднительно при таких заявлениях в национальных условиях.

А. Муртазин

18 июня 1928 г.

г. Симферополь