Доклад главноуправляющего Главного управления по делам вероисповеданий МВД Российского правительства П.А. Прокошева П.А. Вологодскому по поводу письма представителей I Всесибирского мусульманского съезда

Доклад главноуправляющего Главного управления по делам вероисповеданий МВД Российского правительства П.А. Прокошева П.А. Вологодскому по поводу письма представителей I Всесибирского мусульманского съезда 

№ 3128/1377                                                                  25 августа 1919 г.

Омск
Секретно 

Его Высокопревосходительству господину председателю Совета министров

Доклад

Настоящим докладом преследуется двоякая цель: 1) с одной стороны, согласно предложению г-на и[сполняющего] об[язанности] председателя Совета министров от 2 августа 1919 г. за № 3965, — дать объяснение по существу и отдельным пунктам докладной записки, представленной г-ну председателю Совета министров уполномоченными Новониколаевского съезда Всесибирского мусульманского духовенства Валеевым и Абдулкаримовым от 24 июля; 2) с другой — выяснить те течения, которые в настоящее время наблюдаются в мусульманском мире, дабы правительство, ориентировавшись в этих терниях, в своей политике по мусульманскому вопросу могло установить правильный и твердый курс.

I

По содержанию докладной записки уполномоченных Новониколаевского съезда Всесибирского мусульманского духовенства от 24 июля с.г. считаю долгом разъяснить следующее:

1) «Духовное ведомство» при Национальном управлении тюрко-татар ни в каком смысле не может рассматриваться как непосредственное продолжение бывшего Оренбургского духовного собрания.

Духовное собрание было самостоятельным учреждением, основанным на действующем государственном законе, тогда как нынешнее «Духовное ведомство» составляет лишь часть общего Национального управления, находящуюся в зависимости от последнего. Национальное управление, в состав которого входит «Духовное ведомство», основано на выработанной мусульманским съездом в декабре 1917 г. «конституции», не признанной государственной властью.

2)  Главное управление по делам вероисповеданий неизменно стояло на точке зрения автономии мусульманства во внутреннем управлении духовными делами. С самого начала своего функционирования в феврале 1919 г. оно обратилось в «Духовное ведомство» с предложением представить соображения о временных формах свободного самоуправления мусульманства и выражало готовность содействовать легализации той формы, которая будет признана желательной самим мусульманством. Никакого ответа на это предложение Главное управление не получило. «Духовное ведомство», несмотря на неоднократные просьбы, не предоставило ни тех уставов, которыми определяются его полномочия и на основании которых оно действует, да сведений относительно циркуляров к распоряжений, изданных взамен существовавших узаконений по управлению духовными делами мусульман. Между тем «Духовное ведомство» осуществляет такие функции (по вопросам брачного права, метрикации, имущественному, судебному и пр.), которые связаны с признанием за ними гражданско-правовых последствий. Тем не менее Главное управление продолжало до сего времени фактически сноситься с Духовным ведомством как представительным органом мусульманского исповедания.

3)  Никогда ни к каким сомнительным источникам Главное управление по делам вероисповеданий не обращалось за информацией относительно нужд, чаяний и интересов мусульман; оно прежде всего и неоднократно обращалось к самому Духовному ведомству, но, к сожалению, ни одного раза не получило от него ответа.

4)  Никакого «покровительства» каким-либо лицам, враждебным Национальному управлению, и «поощрения» тем или иным выступлениям отдельных мусульманским групп Главное управление не оказывало. Сами уполномоченные съезда в своей записке не могут указать, в чем конкретно такое «покровительство» и «поощрение» выражалось. Правда, в Главное управление неоднократно поступали заявления, как от отдельных лиц, так и от общественных групп мусульманства с указанием на неправомочность Национального управления и его Духовного ведомства, на несоответствие его общемусульманским интересам; наконец, жалобы на отдельные его действия и распоряжения. Такие же заявления поступали в Министерство внутренних дел. Но Главное управление не давало никакого движения этим заявлениям впредь до выяснения общего вопроса о национальной автономии и получения материалов от самого Духовного ведомства.

5)  Ни о каких попытках образования особого Сибирского духовного ведомства и тем более муфтия Главное управление до времени не имело сведений, почему и не могло «поощрять» такого рода течения.

Судя по заявлению представителя съезда, сделанному им на приеме у г-на главноуправляющего, подобный вопрос обсужден в частном письме подпоручика Ягафарова на имя одного из членов съезда. Но уже на том же приеме представителю съезда было определенно разъяснено, что никакого отношения этот частный проект к деятельности Главного управления не имеет, что Главное управление не имело сведений даже и о самом существовании подпоручика Ягафарова. По справкам, наведенным за последние дни, обнаружилось, что подпоручик Ягафаров на службе в Ставке не состоял и по указанному в письме адресу никогда не проживал. Самое письмо, таким образом, является анонимным и, возможно, написано с провокационной целью. Содержание письма, в котором Главному управлению по делам вероисповеданий приписывается намерение создать особое, отдельное от общемусульманского, Сибирское духовное управление ни в каком смысле не соответствует предположениям и всей вероисповедной политике Главного управления.

6) Вопрос о духовно-национальной автономии башкир и о создании особого Башкирского духовного управления был действительно возбужден пред Главным управлением представителями башкир. Проект этот исходил не лично от г-на Курбангалиева, а от конференции башкир в г. Челябинске 25–28 июня с.г., состоящей из 85 представителей башкир, избранных от 7 башкирских уездов.

В своем постановлении конференция опиралась на проект особого Башкирского духовного управления, выработанный ранее еще Всебашкирским учредительным съездом.

Для рассмотрения этого проекта должен был собраться 26 июля башкирский съезд, и лишь военные действия помешали его созыву. До решения этого съезда Главное управление отложило свое суждение о данном проекте. Главное управление разъяснило лишь, что если авторитетный орган башкирского народа создаст проект особого духовного управления, то Главное управление окажет содействие его осуществлению, так как оно стоит на точке зрения последовательно проводимой автономии для всех народов и не считает возможным насильственно поддерживать подчинение одного народа другому.

7) Военное ведомство не сочло возможным предоставить все дело управления военным духовенством всецело «Духовному ведомству», так как «ведомство» это до сих пор не получило правительственного признания и не предоставило сведений о своем полномочии.

8) Относительно полномочий самого Новониколаевского съезда в Главное управление также не представлено никаких сведений. Наоборот, в Главном управлении имеется заявление группы духовенства, в котором указывается, что съезд состоял из 18 мулл (по другим данным — 23), не получивших притом правильного избрания.

9) Полагаю необходимым для предотвращения в будущем всяких недоразумений, чтобы Министерство внутренних дел своевременно извещало Главное управление о разрешенных им съездах мусульманского духовенства и чтобы на этих съездах присутствовал представитель Главного управления, который мог бы давать своевременно соответствующие разъяснения <<Помета П.В. Вологодского:Запросить М[инистерство] вн[утренних] д[ел], был ли им разрешен этот съезд, и предложить ему во всяком случае сообщить Гл[авному] упр[авлению] по д[елам] вероисп[оведаний] о разрешении съезда>>.

10) Полагаю необходимым далее ввиду совершенной голословности содержащихся в докладной записке заявлений предложить гг. Валееву и Абдулкаримову явиться в Главное управление для дачи конкретных и определенных указаний по существу возбужденных в записке вопросов <<Помета П.В. Вологодского: Запросить Главное упр[авление] по делам вероисп[оведаний], являлись ли к нему Валеев и Абдулкаримов [?]>>. 

II

Государственной власти в настоящее время предстоит решить несколько неотложных религиозно-национальных вопросов тюрко-мусульманских племен в России. «Национальным управлением мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири» возбужден вопрос о признании их культурно-национальной автономии; уполномоченными башкир представлено ходатайство об образовании автономного духовного управления для башкир, подобное же ходатайство, по-видимому, предполагают возбудить и представители киргиз. Наконец, вопрос об «Алаш-Орде» остается и до настоящего времени открытым.

Решение этих вопросов и, в частности, суждение о ценности представляемых заинтересованными племенами проектов автономий требует установления определенного взгляда на юридическую конструкцию испрашиваемой автономии.

В государственном праве понятие национальной автономии употреблялось обычно в смысле автономии «территориальной». В последней та или иная степень независимости государственного управления и правообразования предоставляется суверенным государством известной, территориально определенной области, населяемой по преимуществу определенной национальностью, причем предел и границы автономии определяются самой верховной суверенной, общегосударственной властью, в которой, таким образом, автономия и имеет свой источник и свое основание. Автономия национально-территориальная — это и есть право той или иной области, той или иной части государственного целого в известных пределах самостоятельно определять характер своего государственного строя и порядок государственного управления в согласии с национальными особенностями, бытом и стремлениями преобладающего на данной территории народа.

Сравнительно новое понятие о национально-культурной автономии решает национальную проблему уже в иной плоскости.

Именно автономия «национально-культурная» — есть прежде всего автономия персональная — союз, обслуживающий национально-культурные потребности всех представителей данной нации на всей территории государства.

Союз этот может иметь публично-правовой характер и получает право в пределах общего государственного закона и общегосударственного порядка руководствоваться выработанным им самим нормами «автономного права».

Понимаемая в этом смысле «культурно-национальная автономия» по своей конструкции приближается к понятию «церковной автономии». Подобно церковной, автономная культурно-национальная организация представляет собою публично-правовой союз, объединяющий персонально своих членов на почве общих духовных интересов.

В мусульманстве религиозный и национальный вопрос неотделимы. Здесь, с одной стороны, религия является определяющим фактором национальной культуры и, с другой стороны, национальные стремления порождают особенности религиозного быта и религиозно-общественной организации. Посему в приложении к мусульманству понятия о религиозной автономии и культурно-национальной имеют прямую связь и иногда покрывают друг друга.

Религиозная свобода исторически явилась основой и источником всех других видов свободы и так называемых публичных субъективных прав. Она была одним из основных корней, из которых родилось государственное мировоззрение, вылившееся в форме «правового государства». Неудивительно поэтому, что естественное развитие системы правового государства приводит к постановке вопроса о религиозной или, у некоторых народов, «национально-культурной» автономии.

Правовое государство, нуждаясь даже сточки зрения своих государственных целей и интересов, в свободном развитии духовных сил, духовного творчества, духовной культуры всего государства, охраняет эту свободу, гарантирует и регулирует ее правовыми нормами. В то же время, являясь государством «культурным» и «социальным», правовое государство не может не установить известного положительного взаимоотношения и взаимодействия к такому важному фактору, как национально-культурный.

Этими положениями определяется отношение правового государства к национально-культурной автономии. Национально-культурная автономия, понимаемая в этом правовом смысле, есть наиболее последовательное с точки зрения правового государства разрешение национального вопроса. Автономия национально-территориальная, с одной стороны, в меньшей степени обеспечивает права всех народов на национально-духовное самоопределение (так как в ней автономную единицу составляет часто смешанное по национальному составу население и характер автономного права определяется лишь преобладающей национальностью), с другой стороны, она в большей степени затрагивает политическое и правовое единство государства, распространяясь и на сферы, определяемые общегосударственным порядком.

Подходя с таким юридическим пониманием сущности автономии, в частности культурно-национальной автономии, к конституции автономиитюрко-татар, выработанной на мусульманском съезде в декабре 1917 г., приходится констатировать ее юридическую несообразность и несоответствие своему названию.

По содержанию своему эта, явившаяся в момент развития центробежных национальных сил России, без ведома и санкции центральной государственной власти, «конституция» противоречит не только основным признакам культурно-национальной автономии, но и автономии территориальной, так как предполагает управление мусульман как нечто совершенно независимое от центральной государственной власти.

Законодательный орган Национальное собрание (Миллят меджлиси) является совершенно независимым в своем образовании (ст. 1 Пол[ожения] о центр[альном] учрежд[ении]) и в своей законодательной деятельности, где круг предметов определяется исключительно им самим (ст. 7 Осн[овных] пол[ожений] и ст. 3 Полож[ения] о центр[альном] учрежд[ении]). Его положениями регламентируется вся деятельность центральных и местных исполнительных органов (Полож[ение] о центральн[ом] учрежд[ении] ст. ст. 35, 60, 69 и др.). Члены Национального собрания, равно как и все должностные лица и учреждения, ответственны только пред Национальным собранием (Полож[ение] о центр[альном] учрежд[ении] ст. ст. 4, 6, 17). Пересмотр и изменение основных законов принадлежат самому же Национальному собранию (Пол[ожение] о центр[альном] учрежд[ении] ст. ст. 73, 74, 75).

Члены Национального собрания пользуются всеми правами членов центрального парламента (Пол[ожение] о центр[альном] учрежд[ении] ст. 16). Ставя все национальные учреждения в зависимость от национального центрального органа, «Положение об автономии» нигде не говорит о какой-либо зависимости от общегосударственной центральной власти.

Получается как бы параллельное существование двух независимых друг от друга законодательных учреждений — тюрко-татарского национального и общегосударственного. Такое положение дела противоречит идее суверенитета государственной власти и, т[аким) о[бразом], Положение о самоуправлении тюрко-татар предполагает, по-видимому, нечто большее, чем автономия. Далее, в проекте своей «Автономии» тюрко-татары претендуют на особые привилегии по сравнению с другими народностями России.

В ст. 3 Осн[овных] пол[ожений] хотя и говорится, что тюрко-татары равноправны со всеми нациями, образующими в своей совокупности государство российское, однако многие статьи предусматривают далеко не одинаковое положение тюрко-татар с другими нациями. Например, о тюрко-татарском языке говорится, что он является равноправным с русским и с языками других национальностей — в школе, суде, управлении и общественной жизни (ст. 10 Осн[овных] полож[ений]).

Конечно, родной язык в школе как орудие преподавания и как предмет преподавания не только желателен, но и необходим. Родной язык в суде, в правительственных и общественных учреждениях весьма желателен, но техническое исполнение всех этих положений едва ли возможно в отношении местностей со смешанным населением. При каком количестве учащихся в средней школе могут преподаваться национальные вероучения, язык, литература, история [?] Может ли быть открыт особый штат преподавателей этих предметов, если в русском среднем учебном заведении всего двое учащихся из мусульман, что бывает часто [?] Или может случиться, что между двумя лицами тюрко-татарской нации из 5 семейств, живущих в данной местности, заводится судебный процесс. По ст. 12 Основ[ных] пол[ожений] в этом случае все делопроизводство должно вестись на тюрко-татарском языке. Но обязаны ли судьи знать татарский язык и возможно ли это [?] По смыслу 13 ст. Осн[овных] пол[ожений] следует, что служащие всех центральных и местных учреждений должны знать татарский язык. Таким образом, туземный язык становится на положении государственного языка. Но ведь по смыслу статей 3 и 10 следует, что другие национальности России могут требовать такого же положения для своего родного языка. Бесспорно, знание всех существующих языков в России служащими в правительственных и местных учреждениях технически невозможно. Государственный язык может быть только один. Т[аким] об[разом], этой статьей тюрко-татары, по-видимому, предполагают поставить на равные права с государственным языком только свой тюрко-татарский язык.

Ст. 17 Осн[овных] пол[ожений] требует для местностей с более чем 50% тюрко-татарского населения поставления во главе местных органов правления членов тюрко-татарской нации.

Но местные самоуправления организуются независимо от национальности. Члены управы избираются гласными, и в данном случае их свободная воля — кого избрать. Делать же со стороны обязательный выбор того или иного лица — это значит связывать волю избирателей и, таким образом, нарушать самые основные принципы организации местного самоуправления. Еще бóльшей несообразностью является требование той же статьи, что «в состав центральной власти должно входить лицо тюрко-татарской нации, облеченное правами министров». Этим требованием, во-первых, предопределяется заранее организация власти учредительным органом, во-вторых, по тем же соображениям подобное требование могут предъявить и все другие национальности. Удовлетворением в этом требовании только одной нации — тюрко-татарской — последняя ставится в неравное с другими привилегированное положение.

Кроме того, этот министр мыслится и по сравнению с другими членами правительства на особо привилегированном положении: он избирается Национальным собранием и пред ним же только ответственен (ст. 3 Пол[ожения] о центр[альном] учр[еждении] и ст. 17 Осн[овных] пол[ожений]).

Таким образом, как в отношении центрального управления, так и местного в «Автономии» проводится идея независимости тюрко-татарской нации от общегосударственной власти. Государственная власть не имеет никакого вмешательства в дела тюрко-татарской нации.

Общий государственный строй по смыслу «Автономии» должен быть создан так, чтобы он соответствовал принципам их национальной автономии, и посему государственный правопорядок должен определяться одним из национальных.

Но государство, объединяющее собою несколько народностей, по самому существу своему (а не просто из-за нежелания) не может допустить этого.

Иначе тюрко-татарская нация должна быть поставлена не только в привилегированное, но даже в положение господствующей, законодательствующей национальности.

В настоящее время, когда государственная власть стоит на принципе правового государства, конечно, привилегированное, а тем более господствующее положение той или иной туземной национальности допущено быть не может, а потому «Автономия» тюрко-татар во всей ее целости, включая и тесно связанное с сущностью всей «Автономии» положения об организации Духовного управления тюрко-татар, не может быть принята — впредь до переработки проекта в таком смысле, чтобы эта автономия не затрагивала интересов других национальностей и не противоречила государственным законам.

Не утвержденная государственной властью «Автономия тюрко-татар» фактически, явочным порядком, проводится в жизнь, и «Национальное управление» татар уже действует. В частности, например, Духовное ведомство этого управления исполняет в настоящее время функции бывшего Оренбургского магометанского духовного собрания, Ведомство финансов ввело особые национальные налоги, а Ведомство просвещения национализировало земские и министерские школы. Эта деятельность «Национального управления», по-видимому, не встречает сочувствия в значительной части самого татарского населения. Неоднократно поступали и в Главное управление, и в Министерство внутренних дел протесты против отдельных распоряжений и его Духовного ведомства (см. приложения).

Являясь результатом национального движения тюрко-татар, начавшегося еще в конце ХIХ в. и в значительной степени окрашенного панисламистским, младотурецким, пантюркистским веяниями, Национальное управление тюрко-татар имеет определенно выраженную тенденцию распространить сферу своего влияния и на другие, кроме татар, тюркские племена — башкир, киргиз, сартов и т.д.

На своей конференции в Петропавловске мусульмане тюрко-татары избрали от имени всех мусульман России на мирную конференцию в Париже представителями всех мусульман России Исхакова и Мамлеева. Избрание уже опротестовано башкирами.

Национальное самосознание других тюркских племен противится неизбежной в таких случаях татаризации, и возникшее среди них со времени Февральского переворота стремление к самостоятельности выявляется еще с большей силой. Таково, прежде всего, движение башкирское, возникшее тотчас же после переворота. Ставший во главе этого движения башкир Валидов, в угоду бурным революционным влияниям, сошел с государственно-правовой точки зрения, чем и принес башкирам существенный вред. «Башкурдистан» был объявлен почти независимой от России территориально-автономной областью, и правительство Валидова стало сразу же проводить автономию в жизнь. Общий курултай Башкирии, на основании постановлений которого стало действовать правительство Валидова, в декабре 1917 г. во главе башкирского автономного управления поставил малый «Предпарламент» из 22 членов, каждый из которых избирался общим курултаем от каждых 100 тыс. населения и от каждой национальности. На Предпарламент было возложено:

1) Окончательное составление основных законов, принятых курултаем принципиально, 2) образование правительства, 3) приглашение членов правительства, 4) управление делами от имени всей нации, 5) иметь связь с соответствующими национальностями, 6) составление союза с Украйной, 7) созыв Предпарламента. Было решено образовать министерства: внутренних, военных, финансовых, экономических, продовольственных, просветительных дел и Министерство юстиции. Кроме того, был учрежден особый отдел сношения — для сношения с общегосударственными российскими учреждениями и другими областями, который ввиду поставленной предпарламенту задачи — «иметь связь с соответствующими национальностями» — должен был заменять отсутствующее Министерство иностранных дел. В общегосударственных учреждениях «пока оставлены были» (выражение курултая): выдача пособия воинским чинам и их семействам, почта и телеграф, железная дорога, банк, вексельные дела и косвенные налоги. Все земли, леса, имущество, а также мирские хозяйственные, продовольственные, запасные и другие капиталы, ранее принадлежавшие Башкирии и татарам и отобранные старым правительством в казну или в частную собственность, переходят в ведение верховного управления Башкурдистаном.

Автономия подлежала проведению в Оренбургской губернии, Шадринском, Красноуфимском и Екатеринбургском уездах Пермской губернии, Бузулукском уезде Самарской губернии и Уфимской губернии, причем последнюю, говоря языком курултая, «Башкирское правительство должно стараться взять в руки целиком со всеми готовыми аппаратами и механизмами». Вся эта территория исключалась из ведения земства и на ней должны были быть устроены особые башкирские кантональные управы.

Но не все башкиры примкнули к Валидову. Более умеренные круги башкирского племени, так сказать «государственники», отделились от Башкурдистана и подчинились Сибирскому правительству.

Директория упразднила Башкурдистан, а позднее правительство Валидова предалось на сторону большевиков. Государственники-башкиры, определенно ориентировавшиеся в сторону вновь образовавшегося тогда Всероссийского правительства, позднее, именно в мае с.г., в докладной записке на имя председателя Совета министров, поданной через своих уполномоченных, выразили свои главные национальные нужды в следующем: 1) в немедленном расформировании «Национального управления мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири», пытающегося без всякого права распространить свою власть на всех тюрок России, 2) в публичном подтверждении правительством прав за башкирами на национальное самоопределение и на башкирские земли и в 3) разрешении Всебашкирского съезда, на котором предположено обсудить вопросы о национальном управлении Башкирии, об удовлетворении национальных нужд и стремлений башкирских воинских частей, о земельных нуждах башкир, относящихся к землепользованию до созыва Учредительного национального собрания и, наконец, об установлении взаимоотношений башкир с оренбургскими казаками.

Съезд башкир разрешен Министерством внутренних дел и должен был состояться 26 июля 1919 г. в г. Челябинске.

Данных относительно того, в какую форму выльется настоящее, более трезвое стремление башкир к самоопределению, не имеется.

Известно, что верховный правитель в личной беседе с помянутыми выше уполномоченными башкир — Курбангалиевым, Казимуратовым и другими 15 февраля с.г. обещал свою поддержку в удовлетворении башкирских нужд, включая даже самоопределение башкирского народа по административным делам с устройством самоуправления башкир вроде казачьего. Курбангалиев и его единомышленники, ставшие во главе «государственников», выдвигая в качестве неотложных вопросы — земельный, национально-культурный и об управлении духовными делами, и из них на первую очередь последний, представили особый проект «О Духовном управлении мусульман Башкирии».

По проекту управление духовными делами башкир разделяется: на приходское управление, составляемое духовными муллами прихода, волостное — волостной казиат, уездное — съезд волостных казиев и Высшее духовное управление, состоящее из шейх-уль-ислама и двух казиев. Приходское духовенство — имамы и муэззины — избирается бессрочно прихожанами, волостные казии, председатель уездных собраний, члены высшего духовного управления и шейх-уль-ислам — все избираются на 3 года соответственно: волостными собраниями, уездными съездами казиев и высшим духовным съездом. Избранные утверждаются в своих должностях по представлению следующей инстанции Высшим духовным управлением, а члены последнего — высшим духовным съездом.

Круг обязанностей в управлении духовными делами, распределенных между инстанциями и изложенный подробнее, чем в ст. ст. 1345, 1348 т. ХI, ч. I Св[ода] Зак[онов] изд[ание] 1896 г., каких-либо возражений до существу вызвать не может. С новой должностью шейх-уль-ислама соединены по проекту обязанности председательствования в Высшем духовном управлении, защита и поддержка ислама и шариата на суде и в печати, сохранение связи с духовными учреждениями мусульман, находящихся в России и вообще в мусульманских государствах, принятие мер к поднятию уровня ислама, созыв высшего духовного съезда и издание духовного воззвания и обращения к мусульманам.

Высший духовный съезд рассматривает все вопросы, не решенные в других духовных управлениях, и выносит по ним окончательные постановления; он имеет право удалить временно или навсегда, согласно имеющимся у него основаниям и мотивам, всех духовных лиц, от низшего до высшего.

Приемлемый по содержанию своему этот проект об автономном Духовном управлении башкир в значительной степени охлаждает панисламистские мечты тюрко-татар, сознательно или бессознательно преследующих определенную цель — отатарить башкир, киргиз, сартов и другие тюркские племена, и дает российской власти целесообразный выход из создавшегося, вследствие претензий тюрко-татар, положения.

Самое существо задач правового государства диктует российской власти необходимость поддержки совершенно справедливого стремления башкир к особому автономному духовному управлению; надежда получить такое управление и тем оградить себя от насильственного подчинения тюрко-татарскому Национальному управлению и заставляет башкирскую народность ориентироваться прежде всего на русскую государственность.

Киргизская Алаш-Орда явилась результатом национального движения киргиз, начавшегося тотчас же после переворота. 21–26 июля 1917 г. на Всекиргизском съезде областей: Акмолинской, Семипалатинской, Тургайской, Уральской, Семиреченской, Сыр-Дарьинской, Ферганской и внутренней Букеевской орды было постановлено о необходимости устройства жизни киргизского народа на территориально-национальных началах, причем окончательное разрешение вопроса было оставлено до созыва Всероссийского Учредительного собрания. После разгона большевиками Учредительного собрания, на Втором Всекиргизском съезде в декабре 1917 г., в названных областях было решено ввести территориально-национальную автономию с включением сюда еще и частей Забайкальской области и Алтайской губернии. Самая Конституция «Алаша» подлежала утверждению Всероссийским Учредительным собранием, временно же, впредь до утверждения конституции и в целях спасения киргизских областей от анархиибыл организован Временный народный совет Алаш-Орды, исполнительный орган, состоящий из 25 членов, 10 мест из которого было предоставлено русским и другим народам, живущим среди киргиз. В комиссии из представителей Сибирского правительства и Алаш-Орды под председательством министра народного просвещения В.В. Сапожникова 29 июля — 3 августа 1918 г. был выработан проект соглашения о признании за Алаш-Ордой права на территориально-национальную автономию по управлению киргизскими народностями на всем пространстве Сибири. В первых числах августа представители Алаш-Орды получили признание территориально-национальной автономии киргизских народностей со стороны Самарского правительства. Всероссийское правительство, признавшее грамотой от 11/24 сентября 1918 г. «за отдельными областями России право на широкую автономию, обусловленную как географическими, так и этнографическими признаками, а за теми национальными меньшинствами, которые не занимают отдельных территорий, — право на культурно-национальное самоопределение», вскоре изменило свою точку зрения в данном вопросе и в грамоте от 22–4 ноября 1918 г. объявило, что с «образованием органов центрального управления всероссийской властью, принявшей на себя всю совокупность прав по управлению, осуществляющемуся местными правительствами, все без исключения областные правительства должны прекратить свое существование». Упраздняя, на основании этого постановления, Алаш-Орду, Временное Всероссийское правительство грамотой от того же 22–4 ноября 1918 г. учредило должность главноуполномоченного по управлению Алашем и его помощника, подчинив его ведению, на основании особого положения, все дела, касающиеся культурно-бытовых и экономических нужд казак-киргизских народностей. Органы управления Алаш-Орды временно, впредь до издания соответствующего постановления, были подчинены центральным ведомствам Всероссийского правительства по принадлежности. Наконец было постановлено учредить особую комиссию по выработке положения об Алашском представительном органе и выборах в него, вменив ей в обязанность по окончании работ представить положение на одобрение Временного Всероссийского правительства.

Во исполнение указа 4 ноября 1918 г. Министерством внутренних дел было образовано междуведомственное совещание, в задачи которого была поставлена выработка, согласно п. 3 указа, постановления об органах управления Алаш. На этом совещании вопросы внутреннего управления казак-киргизских народностей были поставлены председателем на обсуждение по следующей программе: 1) Земские самоуправления для кочевого и оседлого населения. 2) Городские самоуправления. 3) Административное устройство. 4) Устройство судебной части для кочевого и оседлого населения.

Представители казак-киргизских народностей на совещании потребовали расширения сферы компетенции совещания, настаивая на включении вопросов — земельного и национальной армии. Ввиду этого и за неимением определенных директив от заинтересованных ведомств работы совещания временно были приостановлены.

В настоящее время при Министерстве внутренних дел в целях объединения правительственной политики по национальному вопросу организуется как постоянный орган междуведомственное совещание по туземным делам с участием представителей заинтересованных национальных групп. В первую очередь, насколько мне известно, и будет поставлен на обсуждение вопрос о национально-культурной автономии мусульманских народов.

Главноуправляющий по делам вероисповеданий профессор Прокошев

ГАРФ. Ф. Р-176. Оп. 3. Д. 18. Л. 3–11. Подлинник.

Приложения

1) Копия докладной записки представителей Новониколаевского съезда представителей мусульман[ского] духовенства от 24 июля н[астоящего] г[ода] на имя г-на председателя Совета министров.

2) Копия письма подпоручика Ягафарова.

3) Копия запроса Главного управления по делам вероисповеданий и ответа начальника канцелярии Ставки верховного главнокомандующего относительно личности подпоручика Ягафарова (от 13 и 15 августа наст[оящего] г[ода]).

4) В копии «Культурно-национальная автономия мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири».

5) Копия протеста 7 мулл против Новониколаевского съезда от 1 августа 1919 г.

6) Копия протеста муллы Аширбаева против Национального мусульманского управления от 29 июля 1919 г.

˂˂ГАРФ. Ф. Р-176. Оп. 3. Д. 18. Л. 11–11 об. Копия.>> 

Приложение 1

Письмо представителей I Всесибирского мусульманского съезда
 Г. Валеева и А. Абдулкаримова П.А. Вологодскому 

24 июля 1919 г. 
Павлодар 

Господину председателю Совета министров 

Съезд Всесибирского мусульманского духовенства, происходивший в г. Ново-Николаевске с 17–23 июля с.г., уполномочил нас довести до Вашего сведения о нижеследующих своих постановлениях.

1) Съезд ходатайствует перед правительством о скорейшем рассмотрении и положительном разрешении вопроса о признании культурно-национальной автономии тюрко-татар мусульман внутренней России и Сибири и ее центрального органа — Национального управления. По означенному вопросу неоднократно представлялись правительству докладные записки.

2) Духовенство Сибири, так же как и Европейской России, считает Национальное управление своим высшим органом управления. Всякие выступления против этого учреждения, как, например, недавнее выступление Курбангалиева перед правительством, съезд считает недопустимым с точки зрения интересов тюрко-татар мусульман. Выступления эти, не соответствуя настроению мусульманского населения, являются самозваными и совершаются с корыстной целью вторгнуться в доверие к правительству. Анонсирование правительством доверия к лицам, подобным Курбангалиеву, способно лишь уронить авторитет власти в глазах мусульманского населения.

В действительности единственным ответственным выразителем взглядов и настроений мусульманского населения и духовенства является Национальное управление, избранное всеми мусульманами внутренней России и Сибири и авторитетное в глазах всех мусульман.

3) К исходящей от некоторых безответственных лиц и поощряемой, насколько съезду известно, некоторыми агентами Главного управления по делам вероисповеданий попытке создать между Национальным управлением и сибирским духовенством путем предложения избрать особое Сибирское духовное ведомство и даже — муфтия, съезд относится отрицательно. Ответом съезда на эту попытку является постановление о пополнении одним членом части Духовного ведомства Национального управления мусульман, не успевшего в большей своей части эвакуироваться из Уфы, и о передаче всех духовных дел Временной комиссии по духовным делам при Национальном управлении мусульман. Означенная комиссия по своей компетенции должна целиком заступить место Духовного ведомства, в большей своей части оставшегося в пределах Советской России (в Уфе).

Съезд считает необходимым обратить внимание Совета министров также и на следующее:

Покровительство, оказываемое Главным управлением по делам вероисповеданий некоторым лицам, враждебным к Национальному управлению, и поощрение этим учреждением различных сепаратных якобы от имени мусульман совершаемых выступлений против Национального управления, съезд склонен рассматривать как вмешательство во внутренние, чисто семейные дела мусульман. Такая политика Главного управления по делам вероисповеданий обусловливается полным незнакомством его с нуждами, чаяниями и интересами мусульман и неосведомленностью с их настроением, что, в свою очередь, объясняется тем, что названное учреждение добывает свою о мусульманах информацию из таких сомнительных в глазах мусульман источников, как Курбангалиев, военный мулла Салимгареев, подпоручик Ягафаров и проч. Съезд полагает, что эта политика Главного управления по делам вероисповеданий не столько наносит вред Национальному управлению мусульман, авторитетность и популярность которого среди мусульман стоит вне конкуренции, сколько способно в глазах мусульманского населения умалить престиж правительства.

4) Ввиду того, что как при старом порядке, так и после революции дело управления военным мусульманским духовенством и духовно-религиозного воспитания воинов мусульман находилось всецело в руках Духовного ведомства (бывшего Духовного собрания), съезд ходатайствует о передаче означенного дела и теперь верховной духовной комиссии при Национальном управлении мусульман, заменяющей Духовное ведомство.

Уполномоченные съезда Г. Валеев, А. Абдулкаримов

˂˂ГАРФ. Ф. Р-176. Оп. 3. Д. 18. Л. 19–19 об., 31–31 об. Заверенная копия.>>