Письмо о ситуации в Туркестане

Transcription

Письмо о ситуации в Туркестане

8 марта 1920 г. 

Горе степи
(Письмо киргиза*)

Киргизское изречение: «Дыхание власти — смертоносный яд» никогда не находило в глазах киргиз себе подтверждение так, как это приходится наблюдать теперь.

Наши вольные степи уже более не встречают путника гостеприимной улыбкой, нет прежнего раздолья. Всюду, куда бы вы ни заглянули, следы разрушения и смерти. Это не потому, что наша степь служила ареной гражданской войны. Этого еще не было и, пожалуй, не будет. А жизнь степи замерла от одно лишь «ядовитого дыхания» туркестанской большевистской власти…

Мы еще не понимаем смысла происходящего. Лозунг борьбы за землю в понимании киргиз острием своим всегда был обращен столько же против политики царского правительства, отбиравшего под видом излишков участки культурные оазисы под переселенческие участки, торгово-промышленные поселки «в единственное владение казны» и т.д., сколько против вообще русских крестьян, самовольно и насильственно, опираясь на поддержку полицейской администрации, выгонявших киргиз с давно насиженных мест.

Борьба за власть?

Этот лозунг, понимавшийся киргизами в скромном масштабе участия в управлении страною, в пореволюционное время принес и продолжает приносить столько разочарования, что лучше бы о нем вовсе не упоминать.

Как были единодушны или почти единодушны в этом вопросе в отношении киргиз все те, кто стоял у власти до и после революции, так и киргизы теперь приобрели право выражать свое недоверие ко всем…

Все эти советы под различными названиями и комиссариаты перестали в какой бы то ни было мере интересовать киргизскую массу, ибо учреждения эти слишком далеки, и по составу и по преследуемым целям, от понимания народных интересов.

«Жулик жулика встречает в сумерках», — говорит киргизская пословица. И действительно. В эти дни исторических сумерек для киргизского народа в местных советских учреждениях «встретились» и верховодят худшие элементы из солдатской массы и из сословия бывших переводчиков и потомственных почетных граждан из киргиз, которые свою продажную, как и встарь, близость к власти прикрывают авторитетом социалистической революции.

В конечном счете весь смысл революции для нас свелся лишь к одному — к борьбе за физическое существование, за физическое сохранение народа.

Но и в этом своем, казалось, вполне законном желании киргиз постигла неудача.

Ни годы зайца, ни годы свиньи*, говорят наши старики, не были так гибельны для киргиз, для их, главным образом, скотоводческого хозяйства, как все еще длящиеся годы туркестанских большевиков. Боясь реквизиции, свирепствовавшей в продолжение 1918 и 1919 гг., киргизы-скотоводы не прогоняли своих стад на обычные зимовки и вынуждены были кочевать в течение круглого года в открытых степях, «подальше от большевистских глаз», и держать скот на подножном корму… Сотнями, тысячами голов погибал киргизский скот. И теперь там, где еще недавно паслось несметное количество баранов, лошадей, верблюдов, откуда вывозились сотни тысяч, миллионы пудов шерсти и кожи, там белеют лишь кости…

Киргизы складывают их в кучи, воздвигают из них целые курганы, которые называются «большевистскими памятниками» («большевик бельгиси»).

Нет надежды, говорят наши, на восстановление скотоводства, составлявшего главную отрасль киргизского хозяйства и игравшего огромную роль в хозяйственно-экономической жизни всей страны…

Не одним только скотом, сколько бы сотен тысяч голов его ни погибло, заплатила степь дань «социалистической революции» в Туркестане. Степь заметно обезлюдела. Там, где раньше находились десятки и сотни аулов, ныне зияющая пустыня. Обитатели этих мест или вымерли от голода, или, спасаясь от голодной смерти, ушли в другие области. Человеческих жертв насчитывается свыше полумиллиона. Целые административные аулы (от 150–200 семейств) значатся в «нетях».

Весь ужас в том, что люди умерли не на фронтах гражданской войны, не в борьбе за понятные им идеи, а в результате бесчеловечной по своей бессмысленной жестокости политики революционизирования голодом…

Ныне те, кто еще имеет возможность, перекочевывают в «Джидели-байсын», ставший как бы киргизской Палестиной. Это переселение российских киргиз (Сырдарьинской области) в пределы Бухарского ханства и под защиту эмира напоминает собой «великий исход» семиреченских киргиз в 1916 г. из царской России в Китай. Часть киргиз стала записываться в Красную армию, чтобы научиться владеть оружием…

Жанаев

˂˂Вольный горец (Тифлис). 1920. 8 марта.˃˃