Письмо А.М. Топчибашева М.Э. Расулзаде

Transcription

№ 1744                                                                                                    4/14/15 апреля 1924

St. Cloud

3 прилож[ения].

Многоуважаемый Мамед Эмин,

С большим огорчением узнал о новых арестах в Баку, жертвами коих на этот раз в числе других оказались поэт Ахмед Джавад и Али Юсуф. Обоих от души жаль! Припоминаю хорошо, как уговаривал А. Юс[уфа] не ехать пока туда, где царят злоба, месть, обман… Я ему выражал сожаление, что лишен возможности предоставить ему постоянную работу при делегации, для которой он мог быть и раза два был весьма полезен. Кажется, не осталось довода сколько-нибудь веского против поездки. Но он все же поехал, обещав соблюдение во всем крайней осторожности. Забыл несчастный юноша, что против злой стихийной силы не помогает никакая осторожность!.. И если эта всеуничтожающая сила, носящая имя русского большевизма, будет действовать и дальше в таком же роде, то можно опасаться за полное уничтожение всей интеллигенции, всей молодежи Азербайджана: обезглавить страну и тем еще сильнее подчинить ее своему игу — вот цель, к которой с таким цинизмом стремятся наши узурпаторы-притеснители…

Не для утешения, а лишь для полноты этой крайне печальной картины скажу, что в соседней Грузии репрессии принимают еще более ужасающие формы, обрушивающиеся на головы и рабочих, и крестьян, и особенно интеллигенции. И, по-видимому, палачи народов Кавказа, не знающие никакого удержу и границ в их адских замыслах, проявляют систему репрессий все более и более смелее в уверенности, что все это пройдет для них безнаказанно и что нашим народам больше не от кого ожидать какой-либо помощи. Увы, это верно во многом!.. И больш[еви]ки, при их всемогущей организованности и всесторонней осведомленности, хорошо учитывают, какие глубокие противоречия разделяют вчерашних союзников, как радикально расходятся между собой Англ[ия], Фр[анция] и Ит[алия] даже в вопросах политических, вытекающих из ими же составленного вместе и подписанного Версальского договора, какая непроходимая пропасть лежит между экономическими интересами тех же держав и какая экономическая разруха охватила после войны все государства Европы и даже Америки. Все это как раз на руку больш[евикам], и они пользуются существующими затруднениями в свою пользу, несмотря на то, что у них самих — внутри и вовне — еще большим неурядицам нет числа. Они, к сожалению, правильно учитывают, что при таких тяжелых условиях у себя дома европейским державам не до других вообще и в частности не до нас. И это с тревогой чувствуется всеми нами: азерб[айджанцами], груз[инами] и др. Особенно после Лозан[нской] конф[еренции], ибо, если в период мирной конференции нам всем сочувствовали и благоприятствовали, затем нас просто терпели, то после Лоз[аннской] кон[ференции] не раз отделывались большей частью многозначительным молчанием, советами о необходимости выжидать более счастливого стечения обстоятельств и благоприятных событий, причем не скрывали, что больше того, что сделано, нам нельзя ожидать и что нам надо самим в лице наших народов проявлять больше активности на местах и одновременно сблизиться с молодой Т[урцией]. При встречах и переговорах иногда подчеркивалась незаинтересованность или, вернее, затруднительность связей и интересов с нами с указанием на то, что промышленный и рабочий классы везде уже настаивают на необходимости использования «несметного» количества сырья Рос[сии] и ее «неисчерпаемых» природных богатств путем сближения с сов[етской] властью, держащей в руках почти всю прежнюю Росс[ийскую] имп[ерию] вот уже много лет и вопреки всем протестам, заверениям о народных возмущениях, о скором падении больш[евизма] и т.д. Ввиду такой «незаинтересованности» чувствовалось все бóльшее охлаждение, встречи и беседы становились все реже, прежние отношения и связи начали теряться… Раньше всех отвернулась Ит[алия], представители коей стали отказывать даже визировать паспорта закавк[азских] нац[иональных] делегаций, и теперь с большим трудом удается иметь с ними связи. Затем, англ[ийское] п[равительст]во сделало распоряжение о прекращении выдавать составам всех делегаций дипломатич[еские] визы. В случаях надобности приходится пользоваться обыкновенными визами. Спасибо и за это!.. Фран[цузское] Мин[истерство] ин[остранных] д[ел] хотело сделать то же самое, но удалось восстановить прежнее положение, хотя последнее может измениться к худшему, если завтра и Фр[анция] признает Советы…

Нечего и говорить, что важна не та или другая форма паспортной визы, а важны отношения и связи, кои, как выше сказал, все больше тускнеют… А тут, как на несчастье, по состоянию нашей кассы (не только азерб[айджанской]) лишились возможности ехать куда бы то ни было вне Парижа, а в самом Париже поддерживать прежние связи. С чувством глубокой досады пришлось отказаться от поездки в Лондон совместно с Чх[енкели], как это было решено на нашем совместном совещании в декабре—январе, перед признанием Сов[етов]. (Я вынужден был ограничиться перепиской с одним лицом по этому важному вопросу). Правда, и Чх[енкели] не удалось видеть никого из состава кабинета М[ас]Donald. Не с главой, а с одним из членов каб[инета] виделся лишь Цер[етели], который и привез нам несколько утешит[ельное] известие, что в известном акте своем англ[ийское] п[равительст]во не имеет в виду распространять признание и на Закавказье. При этом Цер[етели] виделся лишь как член Исполн[ительного] ком[итета] II Интернационала. Он признался нам, что хотя вопрос о Закавк[азье] может возникнуть во время конференции в Лондоне, но у него, Ц[еретели], получилось впечатление, что все будет зависеть от хода переговоров с Сов[етами] и если на этой конференции обе стороны придут к соглашению по главным вопросам, спорным между ними, то, «конечно» — добавил Ц[еретели] — «из-за нас Англ[ия] не захочет портить отношений с Сов[етами]». Само собой понятно, что в посланной Вам статье «Знач[ение] призн[ания] Сов[етов]» все такого рода подробности не могли быть помещены и о многом я вынужден также воздержаться и сейчас. Кстати, сообщу, что по этому же вопросу я делал доклад в интимном собрании азерб[айджанцев] и груз[ин]. Присылаю Вам экземпляр выводов, коими я закончил свой доклад. Из сказанного мной выше также нужно сделать вывод. Прежде всего, выражаю уверенность, что Вы не поймете изложенное в смысле полной безнадежности нашего вопроса здесь и необходимости будто прекращения нашей работы.

Из сказанного мной выше, конечно, не следует заключать о полной безнадежности нашего вопроса здесь, ибо, несмотря на все превратности судьбы, наш вопрос может и должен возникнуть во всякое время, в связи с ходом дел в Сов[етской] Рос[сии]. Поэтому, невзирая на крайне безотрадные условия, создавшиеся для нас здесь, сейчас не может быть речи не только о прекращении работы, но даже и об оставлении здесь пустого места; к тому же организации наших соседей продолжают работу. Можно говорить лишь и то ввиду переживаемых затруднений, о возможных изменениях, о характере работы и пр., применительно опять-таки к этим затруднениям и тяжелым условиям. Но при всей важности работы здесь необходимо констатировать, что для нас центр тяжести перенесен на Восток, ближе к нам. И это не только теперь, но оно было так и раньше, все время. Недаром после Лозан[нской] конф[еренции] так часто приходилось слышать советы, кои отсылали нас на Бл[ижний] Восток, т.е. в ту сторону, от которой те же европ[ейские] державы видели для себя опасность и удерживали нас… Надо ли говорить, что несмотря ни на что, мы никогда не упускали из виду именно этой стороны, нам близкой родной.

Однако не видели и пока не видим необходимой отзывчивости, хотя иногда ее чувствуем. Уверен, что это временное и кажущееся «охлаждение» пройдет и естественная близость проявит себя. Для этого нужно, чтобы перестали существовать те помехи, кои теперь препятствуют установлению должных нормальных отношений и связей. Причины этих помех лежат очень глубоко, и искать их надо в существе явлений и событий, приведших Т[урцию] сначала к полному краху, а затем к счастливому воскресению из пепла на спасительных началах национального духа и возрождения. Не место здесь говорить об этих причинах, последней из коих является договор с Москвой 16 марта 1921 г., но именно в этих причинах кроется все зло… И во всяком случае, не в том «неудовольствие» нами, чем бы таковое не было вызвано, ибо если это так, если все объясняется нашей «виной», то это дело поправимое: что значит два десятка даже действительно виновных азери на виду целого народа?!.. И я первый готов устраниться, исчезнуть, готов на все жертвы, чтобы народу была оказана помощь, на которую он вправе рассчитывать.

Длительное пассивное отношение, как видим, имеет прямо пагубные последствия везде и во всем, и прежде всего на самом несчастном народе, который политически задушен, экономически — закабален, этнографически — засилован чуждым элементом, морально все более и более развращается, запутываясь в искусно расставленных сетях ложных доктрин, лицемерия, обмана, насилия, репрессий, крови… Такое пассивное отношение мешает работе здесь и на местах, загнав всех в тупик… Оно же задерживает установление искренности в отношениях с нашими ближайшими соседями здесь. Не говоря об арм[янах], с которыми почти прекращены связи, даже гр[узины] полагают, что у нас с Т[урцией] имеются особ[ые] отношения, связи и переписка, но что все это мы не обнаруживаем и им говорим лишь, что надо ждать. Получается из-за этого диссонанс, мешающий большей согласованности и солидарности в общей работе. Отсюда и отдельные выступления. Не всегда, конечно, мы довольны нынешними их заправилами, но прилагается все старание к сохранению возможно добрых отношений.

К сожалению, и из Кон[стантинопо]ля не получаем сообщений, касающихся именно этого пассивного к нам отношения: мало пишете Вы, не пишет вовсе ни один из наших остальных деятелей. Вы как-то сообщали, что переписываетесь с Ахм[ед] б., который затем приезжал в К[онстантинопо]ль. Что вышло из переписки? Из другого источника знаю, что он не согласен с нами и чуть ли не одобряет нынешнего положения вещей у нас. Так ли это?

На днях был у меня Р[ау]ф б. Он находит, что всем народам Кавказа без исключения необходимо теснее сблизиться и совместно работать. Он виделся с представителями всех делегаций. Между прочим, по поводу общей декларации от 10 июня 1921 г. очень успокоил, сказав, что это была лишь политика и что так ее и поняли, не придали значения и никого не упрекали. Сожалею, что не могу обо всем писать. О соблюдении величайшей осторожности просил сам Р[ауф]…

Присылаю Вам частные копии обеих нот, поданных англ[ийскому] п[равительст]ву в связи с признанием Сов[етов]. Я воздерживался от присылки, во-первых, потому, что под рукой не было копии на руc[ском] яз[ыке] и, во-вторых, п[отому] ч[то] из Лондона просили не предавать огласке о наших шагах. Конечно, я должен был подчиниться общему с груз[инами] решению. Однако, как видно из № 13 «Ен[и] Кав[касия]», это решение нарушено… Такие же ноты поданы были и итал[ьянскому] пр[авительству].

Как бы хотелось нам вместо всяких предупреждений об «осторожности» лично быть там и сообщить Вам и другим нашим деятелям подробно обо всем, обменяться мнениями и выработать дальнейший план действий и общей работы. Это давнишнее мое <<сверху написано: наше>> желание, но необходимость его выполнения теперь чувствуется особенно сильно и остро. К несчастью, это сейчас невыполнимо, ибо, как писал и раньше, материальное положение делегации и всех нас в отдельности давно уже вопиет о себе: все сделанные в этом отношении демарши и попытки остались без результатов… Это же обстоятельство препятствует возможности поездки на Лондонскую конференцию, где всеми признается полезность присутствия…

Вот почему приходится ограничиться лишь перепиской вместо личных встреч, особенно в Кон[стантинопо]ле. И я прошу Вас обо всем изложенном, равно как и с содержанием прис[ланных] копий нот поделиться с другими нашими деятелями, не предавая большой огласке. Сейчас занят писанием новой ноты, касающейся экономич[еских] и финанс[овых] вопросов программы Лондонской конференции. 

* * *

Хочу закончить вопросом, кас[ающимся] моего сотрудничества в «Ен[и] Кавк[асия]». Не скрою, что лично я сам недоволен этим, ибо я не привык к случайной работе и, когда еще в ноябре я писал Вам, что буду писать в «Ен[и] Кавк[асия]», то представлял себе работу систематическую, по определенному плану. К сожалению, оказались затруднения, частью заключ[ающиеся] в программе и технических условиях самого издания, частью во мне самом. Я полагал и сейчас держусь того мнения, что журнал этот должен задаться целью воздействовать на турецкое общественное мнение в отнош[ении] рус[ского] большевизма вообще и, в частности, нынешнего положения нашей страны. Это отчасти делается. Но Вы находите, что надо дать духовную пищу и нашим землякам вне страны. Конечно, было бы очень хорошо издавать даже ежедневную большую газету и еженедельный большой журнал с обычными отделами текущей политики, экономики, литературы, наук и пр. Но на это нет сил и средств. Я хотел сначала, как Вы просили, давать обзоры общей политики. Но говорить раз в две недели о предмете с таким обильным содержанием и так быстро меняющемся?! Мне показалось, что было бы совершенно ненормально говорить хотя бы в 2 недели раз об англ[ийских], ит[альянских], исп[анских] и пр[очих] делах и не говорить о наиболее интересном теперь Востоке, о халифате и пр. Но можно ли теперь писать о вопросах вроде последнего и нас очень касающихся?! Словом, по-моему, при нынешних условиях журнал не только по направлению, но и по своему содержанию должен быть исключительно антибольшевистским: неустанная и всесторонняя критика ненавистного режима и подбор фактического материала, подтверждающего такое критическое отношение, могли бы убедить турок и в частности Ангору в том, с каким явлением мы и они и весь мир имеют дело. Повторяю, был бы рад, если бы оказалась возможность издавать орган со всеми отделами. Но размеры журнала ограничены, и Вы сами затруднялись в печатании первых моих статей по техническим условиям. Наконец, необходимость перевода моих статей сильно меня огорчает. Я страдаю от такого своего недостатка. В то же время вижу, что хотя много времени и беспокойства причиняет перевод, однако последний мало меня удовлетворяет: местами я не узнаю своих строк… Недаром один франц[узский] критик сказал: «Перевод — это наихудшая копия с оригинала». Конечно, для журнальных статей нельзя требовать точности, но когда перевод не отражает мысли, становится крайне обидно. Это меня очень стесняет в изложении, когда пишу, стараясь выражаться как можно проще, за исключением подлинных текстов из документов. Это одна из причин, почему я не решаюсь подписываться под статьями, хотя главная причина — это официальное мое положение. Однако из сказанного мной не делайте вывода, что я бракую совершенно перевод, и что я не буду присылать в дальнейшем статей. Я хочу этим объяснить характер последних и мой взгляд на сотрудничество. Очень сожалею, что у Вас нет хороших помощников, кои могли бы вести журнал, оставив Вам больше времени для сношений с нужными там людьми и поддержания более частой и обстоятельной переписки с нами.

С большим сожалением узнал о трагической смерти Ага Мехти Джафарова. Бесспорно, покойный был одним из энергичных и честных азербайджанских промышленников, заслужившим общее уважение и доверие. Но обстоятельства его кончины остаются в темноте. Если есть возможность, узнайте и сообщите. Здесь прошел слух, что находящаяся в тюрьме наша молодежь, в числе будто и Али Юс[уфзаде], объявили голодовку. Так ли это? И вообще, в каком положении он, Ах. Джавад и другие?

Мои все шлют Вам привет. Мой привет всем нашим и Аб. К[ули] Кяз[ым]-З[аде].

Будьте здоровы.

А.Т.