Письмо А.М. Топчибашева Ф.Х. Хойскому

Transcription

5.03.1919 г.

Стамбул 

Ч. 1 

В письмах моих, отправленных на Ваше имя через Мамед Эмина Расул-заде (22 октября 1918 г.) и Халил бека Хасмамедова (1 ноября 1918 г.), я писал подробно как о состоянии здеш­них дел, так и о том, что мной сделано до 1 ноября 1918 г.

События общемирового и чисто турецкого характера, совер­шившиеся после 1 ноября, коренным образом изменили дальней­ший ход политической жизни, меняясь при этом с головокружи­тельной быстротой, лишающей возможности свободно и объек­тивно ориентироваться в них. Чтобы уловить их нить, необходи­мо хотя бы конспективно коснуться того, что имело место со дня моего сюда приезда до 1 ноября.

Я прибыл в Константинополь 28 сентября 1918 г., и уже с 30 сентября получил тревожные вести о крутом повороте в ходе во­енных действий в пользу антантистов, а 1 октября окончательно выяснилось поведение Болгарии, вышедшей из строя воюющих и тем ослабившей сильно срединные государства, а Турцию поста­вившей в крайне тяжелое положение...

На другой день, 2 октября, я был у садр азама Талаат паши и министра иностранных дел Ахмеда Насими, а 3 октября у военного министра Энвер паши и у министра юстиции Халила, председателя комиссии по урегулированию споров относи­тельно границ Азербайджана, Грузии и Армении.

Из общего тона бесед (копии, с письменным изложением коих, мной Вам присланы) с названными тогдашними руководите­лями судьбами Турции можно было уловить намеки на слабость положения этой державы и на неопределенность в области меж­дународных отношений, во всяком случае не говорившую в поль­зу Турции.

Визит мой к армянским представителям (Агаронян, Пападжанян и Хатисян), обычно лучше осведомленным, и беседа моя с грузинским представителем (Гвазава) 2 и 3 октября подтвердили характер настроения, вынесенного из бесед с вышеназванными турецкими министрами.

С 3 октября уже пошли толки сначала о частичном измене­нии кабинета, а потом и о падении всего министерства Талаат паши, державшего в руках руль государственного корабля с са­мого начала войны. Одновременно статьи говорят  (в газетах) об измене общему делу со стороны немцев, которые, подобно бол­гарам, будто оставляют фронт и не желают больше воевать.

Положение кабинета пошатнулось еще сильнее: усилилось не только критическое к нему отношение, но стали появляться уже нападки и указывались пока косвенные виновники в деле вовле­чения Турции в войну. Не могло быть сомнения в зарождающем­ся сознании о большой опасности, угрожавшей государству. По­том уже выяснилось, что как раз в эти дни (4-10 октября) дела­лись попытки войти в переговоры с антантистами, отвергнутые последними.

Торжественное открытие турецкого парламента 10 октября, в присутствии которого Его Величество новый султан принес присягу, было уже лебединой песнью кабинета. 11 октября во дворец был вызван Тевфик паша, которому было поручено соста­вить новый кабинет.

Так как последний задался целью распределить портфели ми­нистров между, во-первых, противниками войны и, во-вторых, не из партии унионистов, а таковыми были 99% наличных деяте­лей, то он, Тевфик паша, старый дипломат, находящийся в родстве с династией и к тому же слывущий за англофила, отка­зался на другой день. 12 октября, от составления кабинета.

Тогда же это, действительно, трудное дело было поручено первому генерал-адъютанту Его Высочества султана Иззет паше, известному боевому генералу (Албания, Добруджа и др.), ко­торый 13 октября и образовал полунионистский по цвету, но в общем сильный кабинет, в состав которого вошел, между про­чим, и Рауф бей, председатель бывшей конференции в Трапезунде, а затем председатель комиссии по ведению переговоров и заключению перемирия между антантистами и Турцией. В новом кабинете Рауф бей занял пост морского министра.

Новый кабинет заседал беспрерывно. Решения его хранились в тайне, даже запросы в парламент относительно шагов минис­тров не имели результата. В программном своем выступлении в парламенте Иззет паша, указывая на небывалое затруднитель­ное положение, просит не критиковать, а поддерживать кабинет. Говоря это, добрый, преданный родине солдат Иззет паша за­кончил плачем свое первое выступление в парламенте, оставив впечатление робкого, недеятельного премьера.

Но это, как оказалось, было ошибочно, ибо кабинет работал даже сверх сил и все время находился в сношениях с представи­телями Антанты сначала в Смирне, а потом на острове Мудрос. Для этого им была образована особая комиссия во главе с Рауф б. Сюда входил и очень симпатичный и знающий дело че­ловек — Ришад Хикмет б., товарищ министра иностранных дел (мусташар), занимавший раньше и ныне занимающий эту должность.

В день образования кабинета Иззет паши 13 октября полу­чено было сообщение, что Германия приняла предложение пре­зидента Вильсона (его 14 пунктов). Тогда же турецкое прави­тельство послало телеграмму президенту Вильсону о готовности принятия и Турцией его предложения.

14 и 15 октября прошли в тяжелом и напряженном ожидании ответа на эту телеграмму, так как распространились слухи, оказавшиеся потом провокационными, о том, будто президент Вильсон и вообще Антанта не желают заключить с Турцией, «уничтожающей свое же население», никакого перемирия, а хо­тят ее завоевать и затем уничтожить как государство...

16 октября получили ответ Вильсона, открывший путь для пе­реговоров о перемирии при посредствии комиссии Рауф бея. С 16 октября по 3 ноября, то есть по день официального объявле­ния условий заключенного перемирия, начался период тяжелого состояния, напряженного ожидания. Надежд было мало, все ожи­дали худшего, но не могли не быть довольны возможностью прекращения войны.

Однако и в этом приходилось разочаровываться, ибо уже 18 октября было сделано нападение на Константинополь со сторо­ны аэропланов alliés, повторенное 25 октября. Оба раза были разрушены дома и убиты мирные жители, причем второй раз бо­лее 60 человек, большая часть коих были не турки.

19 октября мне пришлось быть у одного из прежних деятелей, с которым долго беседовал (копия прислана Вам). После этой бе­седы у меня зародилась мысль о возвращении обратно, кстати, собирались уезжать члены нашей делегации. Но еще раньше воз­никла мысль о поездке за границу, в одну из нейтральных стран, заехав предварительно в Вену и Берлин. С другой стороны, нель­зя было делать ни того, ни другого, не выяснив хоть сколько-ни­будь создавшегося положения, в частности, отношения нового те­чения здесь к Азербайджану. И это тем более, что при отсутс­твии каких-либо сведений от нашего правительства ходили са­мые разнообразные вести о положении вещей у нас. Самым важ­ным был вопрос об отношении Турции к нам при изменивших­ся обстоятельствах. Этот вопрос и был предметом моих бесед с новыми турецкими министрами: 21 октября с садр азамом Иззет пашой и 27 октября с новым министром иностранных дел Наби б. (копии обеих бесед имеются у Вас).

Свидания с обоими, успокоив несколько меня относительно нового курса, убедили, во-первых, в том, что положение Турции действительно тягостное и, во-вторых, в том, что при такой не­определенности нельзя пока никуда отсюда уезжать. К тому же поездка в Европу стала уже невозможной: выехавшие 1 ноября в Швейцарию для пропаганды Али бек Гусейнзаде, Фуад бек Кепрюлюзаде, Абдул-Рашид Ибрагимов, Атаулла Багаэтдинов и дру­гие вернулись обратно.

Весь период до объявления условий перемирия (16 октября-3 ноября), здесь все умы - в министерствах и в прессе, — главным образом, были заняты вопросами двоякого характера: 1. Какие условия перемирия и 2. Кто из бывших министров-унионистов куда и как бежал, кто и как злоупотреблял своей властью и го­сударственной казной. При этом больше занимались вопросами второй категории, чем условиями перемирия. Тем более, что при всем старании газеты не имели и не получали никаких сведений о том, как ведутся переговоры о заключении перемирия: все дер­жалось в тайне как турецкими властями, так и антантистами. Поэтому все находились в области догадок. И лишь 28 октября пошли вести о заключении перемирия на очень тяжелых услови­ях, но каких - не было известно...

Как раз накануне, 27 октября, начался отъезд из Константи­нополя немецких войск, что дало основание к заключению, что это входит в условия перемирия и что столица Турции будет за­нята войсками alliés. С этого дня сообщаются слухи и вести од­ни зловещее других, причем эти слухи и вести часто касались и Азербайджана. Я их не мог ни принимать, ни отвергать, так как не получал ровно никаких сведений. Что ни день, газеты выска­зывали предположения и приводили проекты один зловреднее другого. Но все это делалось робко, с оглядками и с подобострастиями по заочному адресу держав Антанты.

Зато те же газеты были верны, смелы и обильны сведениями в отношении «бывших»: за несколько дней был исчерпан весь лексикон скверных мыслей, эпитетов, слов по адресу вчераш­них... кумиров, не только изгнанных, но и оставшихся их едино­мышленников, товарищей, случайных знакомых. Забыв об опас­ности, угрожавшей родине, стамбульские «публицисты» в эти го­рестные дни, вместо спасительного объединения, разрывали друг друга на части, выискивая факты принадлежности противника к унионизму. Заговорили даже очень высокие особы, тоже высту­пив с обвинениями против «бывших»... В эти дни общей печали нашлись силы лишь для... самооплевывания, унижения своего несчастного народа, раскрытии гнилых язв, для личных глумле­ний и обвинений, для подведения счетов на почве личных обид.

И такое непонимание положения продолжалось очень долго, не улеглось и сейчас, хотя внешне, по-видимому, успели доко­нать унионизм. Лишь временами наступали моменты просветле­ния, когда, казалось, вернулся разум, чтобы заставить людей опомниться. Таким моментом явился день 2 ноября, когда прес­са уже знала об условиях перемирия. Тяжесть и суровость усло­вий для страны были неимоверны. Газеты в этом как бы сгово­рились совместно оплакивать судьбу своего народа. «Vaе viсtis» — «Горе побежденным!» — вот какой был лозунг дня, удачно провозг­лашенный сквозь жгучие слезы газетой «İkdam»...

1 ноября уехал Хал. б. Хасмамедов. Накануне и в день отъезда мы беседовали: настроение было, естественно, самое угне­тенное. Я просил его ускорить или вызов меня обратно, или при­сылку необходимого мандата для поездки на мирный конгресс.

Наконец, 3 ноября был опубликован официальный текст усло­вий устава, заключенного между Турцией и антантистами пере­мирия, 11 и 15 пункты которого касались:

а) непрепятствования со стороны Турции занятию г. Баку alliés;

б) контроля над закавказскими железными дорогами и

в) вывода турецких войск из пределов Закавказья по требованию alliés.

Приведенными вкратце обстоятельствами и объясняются как дальнейший ход событий политической жизни, так и сделанные мной шаги и действия, о коих излагается в прилагаемых докумен­тах. К этим документам я и перехожу теперь.

Ч. 2. Разъяснения к присылаемым документам

Приступая к разъяснениям, касающимся присылаемых доку­ментов, должен прежде всего сказать, что эти документы, как и все мои действия, написаны и совершены в состоянии полной не­осведомленности моей о том, что творится в Азербайджане, ка­ково его положение с изменением общего хода политической жизни, каковы отношения к alliés, к Турции, к соседям: Грузии, Армении, Северному Кавказу. Мне не было даже известно, из кого состоит правительство и существует ли оно вообще, ибо хо­дили слухи о падении правительства и даже о разгоне его.

Я чувствовал полное одиночество, оторванность, абсолютную неосведомленность и поэтому, естественно, что не мог действо­вать с необходимой смелостью и решимостью, не будучи уверен в согласованности и соответствии своих выступлений с факти­ческим положением Азербайджана, направлением деятельности правительства и соглашениями и взаимоотношениями с соседни­ми государствами. Я видел воочию, как чуть не ежедневно, под влиянием создавшихся условий иного порядка вещей, менялись здесь направления, соглашения и взаимоотношения.

К большому сожалению, я не имел никакой возможности со­общаться с Вами, и попытки мои в этом отношении, как пока­зывают документы (7-11, папка № 1), не имели успеха.

И если я останавливался на мысли о возвращении, то это было естественное стремление, во имя общих интересов ознакомиться с действительным положением нашего края и ознакомить Вас всех с подробностями происшедшего поворота мировых событий.

Но помимо технических препятствий, я всякий раз останавливал­ся перед невозможностью оставлять Константинополь в столь тяже­лое время, и притом без заместителя. Еще в письме, отправленном с Хал. б. Хасмамедовым от 30-31 октября 1918 г., я вы­ражал желание вернуться, если мне не будет прислан мандат для поездки за границу. Я не мог ожидать, чтобы это условное поже­лание было принято за факт и чтобы на этом основании прави­тельство не делало даже попытки поставить меня в курс текуще­го положения представляемой мной здесь страны. Такое же по­желание я выразил и в телеграмме, которую хотел отправить 20 ноября, но не удалось (9-11, папка № 1).

Во всяком случае факт тот, что я действовал здесь, не будучи совершенно осведомлен относительно Азербайджана, от правитель­ства которого за время с сентября 1918 г. по 20 января 1919 г. ни­каких извещений не получал.

Это обстоятельство и вынудило меня отправить в Баку состо­явшего при мне секретарем Мустафу б. Векилова. Он был снабжен мной подробной инструкцией в деле как собирания и получения официальных и всяких сведений, так и ознакомления правительства с истинным положением вещей здесь. В целом в ряде вопросов по разным отделам он должен был привезти све­дения, кои дали бы мне возможность определить линию поведе­ния в дальнейшем и, в частности, присылки делегации на мир­ную конференцию.

М.б. Векилов выехал отсюда вместе с Селим б. Бебутовым 19 декабря 1918 г. Прибыл в Баку 7 января 1919 г., т.е. накануне выезда оттуда делегации.

Все присылаемые документы и материалы уложены в особые папки и связки, числом всего 6. Общее оглавление этих папок при сем прилагается (Приложение 1).

В каждой папке имеется подробная опись всех документов на турецком и русском языках.

Документы в папке № 1

1. Нота протеста (1-2). 3 ноября был официально объявлен текст условий перемирия с Турцией. В виду того, что 11 и 15 пункты этих условней касались нас и затрагивали интересы г. Ба­ку, наших железных дорог и войск, находившихся в пределах Азербайджана, я в тот же день в сотрудничестве с одним образо­ванным деятелем написал эту ноту протеста.

Тогда же, 3 ноября, вечером, счел нужным до подачи ее пере­говорить предварительно с Рауф б., заключившим акт пере­мирия (см. папка № 2, стр. 1-3). 4 ноября нота эта мной лично бы­ла вручена товарищу министра иностранных дел Ришад Хикмет б., члену делегации по заключении перемирия (папка № 2, стр. 4-6), а 5 ноября я был у самого министра иностранных дел Наби б. (папка № 2, стр. 7-9).

Тягостное положение, в котором оказалась Турция, ясно говори­ло за то, что делегаты ее были вынуждены принять все предложе­ния или, вернее, продиктованные требования... И я знал, какой по­лучится ответ на протест. Но необходимо было по требованию мо­мента, подчеркнуть самостоятельность Азербайджана, о котором от­зывались как о присоединенной к Турции части Закавказья, созданной будто той же Турцией. Местная печать, указывая на поданный протест, говорила об Азербайджане, как о независимой республике. В этом же смысле я имел в виду продолжать свои разъясне­ния, но, к сожалению, произошел перерыв, благодаря падению кабинета Иззет паши 9 ноября. Пришлось выждать несколько дней, пока сформировывался новый кабинет Тевфик паши. И только 16 ноября я мог быть у нового садр азама (папка № 2, стр. 15-17) и у нового министра иностранных дел Мустафа Рашид паши (папка № 2, стр. 14), а также у него же (папка № 2, стр. 20-21) и у его мусташара (папка № 2, стр. 22-23) 18 ноября.

2. Ответ на ноту протеста (папка № 1, №№ 5-6), за подписью названного министра иностранных дел, я получил 21 ноября, о чем также были помещены заметки в газетах.

3. Одновременно с нотой протеста мной была передана тому же мусташару министра иностранных дел 4 ноября и нота о назначе­нии дипломатического представителя Турции в Азербайджане.

Этот вопрос неоднократно мной поднимался при встречах с министром иностранных дел и его мусташаром и при их ответ­ных ко мне визитах, а также в письме от 4 декабря, которое предназначалось на имя садр азама. Мало того, два раза, 19 и 28 ноября, приходил ко мне чиновник того же министра иност­ранных дел, за справками о представителях Турции на Кавка­зе. Наконец, по поводу привезенных теперь вашим дипломати­ческим курьером двух писем о том же вопросе. Министр иност­ранных дел Мустафа Рашид паша во время беседы с нашей мирной делегацией, которую он принял 24 сего февраля, сказал мне, что вопрос о назначении дипломатического представителя в Азербайджан не может быть разрешен без согласия alliés, на что едва ли можно рассчитывать впредь до окончательного призна­ния самостоятельности нашей республики.

Мустафа Рашид паша уже больше не министр. 25 сего фев­раля произошло в третий раз частичное изменение кабинета Тев­фик паши и числе ушедших министров неожиданно для него са­мого оказался и Мустафа Рашид паша, которого заменил Юсуф Фра[нко] паша (друз по происхождению) (Сейчас, вечером 4 марта, получено официальное сообщение о падении всего кабинета Тевфик паши. Новый садр азам Дамад Ферид паша (он же министр иностранных дел), глава партии «Etente Libérale». Все министры из этой партии (слабее прежних)).

При личном свидании с новым министром иностранных дел (четвертым при мне) я напомню об этом, но мнение ушедшего министра представляется правильным фактически и юридически.

4. О подаче обеих вышеуказанных нот мной 5 ноября, на другой день после подачи, была послана в Министерство иностранных дел телеграмма для отправки. В ней, между прочим, я касался и политического положения (папка № 1, №№ 7-8). Это помешало отправке, почему я взял ее обратно и отправил Вам со специальным человеком Надиром Абзалимовым при письме за особое вознаграждение 15 ноября.

1. Но после свидания с мусташаром министра иностранных дел 18 ноября (см. выше под рубрикой I), я, обнадеженный его обе­щанием, отправил 20 ноября в Министерство иностранных дел другую телеграмму (папка № 1, №№ 9-10), с извещением о поли­тическом положении и предположениями о мирном конгрессе.
2. Как видно из извещения мусташара министра иностранных дел (папка № 1, № 11), телеграмма эта также не могла быть от­правлена.
3. После этого мной было приступлено к написанию меморан­дума о прошлом, настоящем и будущем Азербайджана (папка №1, №№ 12, 13, 14, 15). При ознакомлении с ним необходимо иметь в виду, во-первых, вышеизложенное соображение о неос­ведомлении меня относительно положения Азербайджана и его отношениях к соседям, во-вторых, отсутствие сколько-нибудь точных данных статистического, экономического и иного харак­тера, так как при мне, кроме серии большевистских газет и не­которых заметок, какие я делал в дни своего заключения в тюрьме, других материалов не было и, наконец, в-третьих, что особенно важно, то угнетенное, невыносимо тягостное состояние, которое мне пришлось здесь перенести в течение ноября-декабря, нахо­дясь под угрозой ареста и высылки, о чем я был предупрежден...

Встретились также затруднения и технического свойства: для русского текста (папка № 1, № 13) не нашлось ни пишущей маши­ны, ни типографии: французский текст (папка № 1, № 12), как наиболее важный, надо было охранять от огласки, почему приш­лось его печатать под особым надзором на ремингтоне и со вся­кими предосторожностями; наконец, турецкий текст (папка № 1, № 15) был отпечатан для распространения в виде особой брошюры. Для распространения во французской печати французс­кий текст был отпечатан с особым заголовком (папка № 1, № 14) и отослан с подвернувшимися и специальными оказиями в Сток­гольм, Париж, Женеву, Лондон, Нью-Йорк. Вручались экземпля­ры и здесь, особенно меморандум-брошюра на турецком языке, разосланы редакциям почти всех газет, турецким деятелям, быв­шим депутатам, министрам и др., а также находившимся здесь азербайджанцам. Здесь теперь бумага очень ценный материал и поэтому было напечатано лишь 750 экз. (не хватило бумаги да­же на 1 тыс. экз.!). При этом лишь около 70 экз. оказалось воз­можным печатать на хорошей бумаге.

1. Меморандум с французским текстом, вложенным в особые папки, при письме на французском языке (папка № 1, №№ 16-17) был представлен находящимся здесь высшим комиссарам держав Согласия, а также представителям нейтральных госу­дарств при таком же письме с несколько измененным обращени­ем (папка № 1, №№ 18-19) и турецкому министру иностран­ных дел при особом письме.
2. После представления меморандума я имел свидания с некото­рыми из представителей держав, беседы с коими находятся во вто­рой папке и изложены по понятным причинам кратко и сдержанно.

10. Письменный ответ получил от английского адмирала (пап­ка № 1, №№ 20-21) и шведского посланника (папка № 1, № 22). Остальные при свидании заверили, что письмо и меморандум бу­дут направлены их правительствам.

11. Вопрос об аудиенции у Его Величества султана, подня­тый в самом начале моего здесь пребывания, все затягивался, сна­чала благодаря частым переменам кабинета, а после перемирия и усугубившимся положением Турции и ролью, какую взяли на се­бя представители alliés для турецкого Министерства иностран­ных дел получалась очень затруднительная задача. Я готов был отказаться от этой чести, не желая осложнить и без того тяже­лое положение, по делу дан был ход в несколько ином виде: сна­чала я был приглашен во дворец на празднование Мовлуда, в ви­де исключения. Затем, 10 января я был принят Его Величеством в отдельной аудиенции, продолжавшейся 15 мин.

Опуская подробности, ссылаюсь на присылаемые: № газеты «Заман» от 12 января 1919 г. № 278 и запись, касающуюся аудиенции, сделанную сейчас же по возвращении из дворца (папка № 1, №№ 23, 24).

Добавлю, что юридически, даже до перемирия, Азербайджанс­кая Республика официально не была признана турецким прави­тельством, равно как не был ратифицирован договор дружбы, заключенный еще в Батуме.

Это было, по меньшей мере, упущение, объясняемое чув­ствами симпатии << пропуск в тексте>>. Между тем как «в политике не должно быть места чувствам», - говорил еще Бисмарк.

Папка № 2

В этой папке, озаглавленной «Приемы, свидания, беседы», имеются записи этих приемов, свиданий, бесед моих с министра­ми Турции и других государств в Константинополе за ноябрь—ян­варь 1918/1919 гг.

Такие же записи до ноября в количестве 9 мной были посланы раньше. Конечно, некоторые подробности в них опущены. Всего 27 бесед на 62 листах. Полагаю, что нет надобности говорить о не­обходимости сохранения в тайне содержания этих записей, не предназначенных для широкой публики и огласки в печати.

Папки №№ 3 и 6

Обе эти папки в одной связке с соответствующей надписью на турецком, французском и русском языках, причем папку № 3 сос­тавляют 5 книг (имеется особая опись), изданных турецким пра­вительством на французском и турецком языках и касающихся отношений разных элементов населения Турции к самим туркам и к их войскам. Все эти издания самого последнего времени, хо­тя и есть отмеченные датой 1917 г. В продаже вовсе не име­ются, публике пока не доступны и добыты с большим трудом.

Папку № 6 составляют экземпляры меморандума-брошюры на турецком языке в количестве 200. Всего было напечатано 750 экз. (за неи­мением бумаги). В этой же папке присылаются комплекты газет на турецком языке:

1) «Икдам», 2) «Вакт», 3) «Менбер», 4) «Акшам», 5) «Тарджумани Хагигат» и 6) Отдельные номера «Хадисата»  и др. газет, а также на французском языке 7) «Le Moniteur Oriental».

Папка № 4

В отдельном пакете имеются серии вопросов, касающихся:

а) положения мусульманских народов,

б) турецкой государственности,

в) социально-политической жизни Турции и

г) подготовки к мирному конгрессу.

Эти вопросы были предметом обсуждения разных кругов Тур­ции, кои много созывались и в коих принимали участие видные турецкие деятели. К сожалению, за вынужденным отсутствием части их, обсуждение моих вопросов с этими кругами пока при­остановилось.

В виду их общего интереса, присылаю их тем, кто захотел бы ими заняться и даже разработать.

Папка № 5

В ней имеются экземпляры меморандума на французском и турецком языках на хорошей бумаге, присылаемые для гг. членов правительства.

Заканчивая настоящий краткий отчет о моей деятельности за время пребывания в Константинополе в качестве представителя Азербайджанской Республики, должен еще прибавить те много­численные посещения, коими в буквальном смысле одолевают меня прежде всего наши азербайджанцы разных званий и поло­жений, а затем и местные жители, преимущественно из уволен­ных в отставку и в запас военных.

Наши азербайджанцы обыкновенно обращаются не для защиты их гражданских, торговых и иных интересов, а с прось­бами о денежной помощи, о выдаче удостоверений (certificats) всего больше об отправке их на родину.

В числе обращающихся за денежной помощью есть учащиеся в здешних — университете, учительском институте и до послед­него времени в военно-медицинском, артиллерийском и др. учи­лищах. Кое-кого приходится поддерживать выдачей ежемесячного пособия (в их числах и Исфендияр Ганиев из Шуши, отправ­ленный нашим министром народного просвещения). Есть также военнопленные и просто военные, уволенные со службы, а так­же почти нищие, почему-то попавшие сюда.

Выдача удостоверений причиняет немало беспокойств, ибо у многих нет никаких письменных видов, удостоверяющих их азер­байджанское происхождение. А между тем обращаются большей частью жители Эриванский губ., Карсской, Батумской и Дагес­танской областей, даже губерний Центральной России. С другой стороны, наши азербайджанцы представляют старые русские пас­порта или свидетельства голландского консульства, продолжаю­щего оберегать интересы «русско-подданных» (?). Таких паспор­тов и свидетельств я не принимаю.

До последнего времен по моим certificats на французском язы­ке все пропускались свободно как турецкими, так и иноземными властями. Но теперь выезд отсюда по всем направлениям нахо­дится под контролем alliés, англичан и французов, а на Батум — исключительно англичан. Турецкие пароходы идут очень редко (едва раз в месяц), а англичане на свои пароходы не всякого про­пускают. По этой причине сейчас скопилось много желающих и даже жаждущих ехать, но их не пропускают. Достаточно сказать, что возвращающаяся обратно часть служащих северокавказс­кой делегации и наш Али Бала Алиев, который отправляется как курьер мирной делегации, ждут здесь более шести недель, хотя снабжены разрешением на выезд в Батум от тех же англичан.

Создавшиеся условия выезда вынуждают меня предложить о предупреждении об этом всех намеревающихся ехать сюда, дабы те, кои едут по личным делам, не приезжали бы, пока не изме­нятся эти условия. Кроме того, пусть все приезжающие запаса­ются паспортами от наших властей, а также деньгами на про­житье здесь (очень дорого!) и терпением.

Конечно, все это функции не чрезвычайного полномочного министра, а консула, но, к сожалению, вопрос о консульстве здесь, как и вообще о нашем представительстве, сейчас должен остаться открытым.

Тем не менее, сейчас я озабочен вопросом об оставлении здесь кого-либо с консульскими функциями, на случай своего отъезда. В этих видах готовлю к несению этих функций на вся­кий случай Сафвет бека Меликова.

Будучи одним из существенных вопросов, дело о политичес­ком и консульском представительстве Азербайджана, тесно свя­зано с жизненной важности вопросом о признании независимос­ти Азербайджанской Республики.

Мои обращения к представителям держав в этом смысле при­нимались, по-видимому, не без одобрения. Но не надо забывать, что по признанию тех же представителей, особенно представите­лей держав Согласия, за нами есть тот грех (если это грех!), что мы мусульмане и тюрки по происхождению... В лицо не скажут, но многое, если не все, надо объяснять этим «грехом»...

Воздерживаясь от дальнейших разъяснений приведенного пре­дубеждения, должен закончить указанием на небывалый в исто­рии человечества переворот и поворот в деле созидания социаль­но-политической жизни народов на новых основаниях. Пути к этим основаниям так еще не изведаны, тяжесть материалов для построения здания нового человеческого общежития настолько неизмерима, что весь синклит наилучших умов, государственных деятелей, дипломатов не в состоянии даже хотя бы в общих чер­тах нарисовать план будущей мировой политики.

Ход работы мирной конференции в Париже доказывает всю трудность разрешения этой проблемы: не только народы мусульманские, кои (как мы) до сих пор ничем себя не проявляли, не можем и не любим рекламировать себя и кричать о себе, но и те  народы, кои всему этому давно научились и практикуют их, и они не могут себя считать удовлетворенными работами мирной конференции.

Нас пока не пропускают не только на конференцию, но и в самый Париж, как не допускают и «побежденных» немцев, авс­трийцев, венгров, болгар и турок. Но как только мы появимся на конференции, скажем и мы свое слово.

А.М. Топчибашев