Заседание комиссии ЦКК ВКП(б) по делу крымскотатарского политика О.Дерен-Айерлы

Transcription

<<l.141>>

Заседание Комиссии ЦКК ВКП(б) 22-VII-29 г.

Председатель т. Радус-Зенькович

Члены: т.т. Васильев, Балдин, Петерс 

Опрос тов. Дерен-Айерлы 

Радус-Зенькович: Вызваны вы сюда в связи с таким поводом: в распоряжении ЦКК имеются материалы о работе вашей по вопросу национальному, которая рисует вас как значительно отходящего от линии поведения, которая казалась бы нормальным и присущим члену партии. И по материалам, которые найдены и обнаружены в связи с арестом ряда татарских работников, это также подтверждается.

Тут у вас ряд моментов, которые были предметом разговоров в партийных инстанциях, и ряд моментов, которые до сих пор не были предметом разговоров нигде – это о работе вашей прошлой в Крыму и о работе последующей.

Мы рассчитываем, что, беседуя с нами, комиссией ЦКК, вы будете говорить с надлежащей откровенностью все, что знаете. Это простое обязательство, которое кладется на каждого члена партии, призываемого в комиссию, т.к. 15 съезд вынес постановление об обязательности полной откровенности в ЦКК.

Нас будет занимать по отношению к вам в период вашей работы в Крыму работа ваша в организации национальной Милли-Фирка, членом которой вы являлись. Ваша связь с Султан-Галиевым и московской группой работников, связь с работниками-татарами в других местах и процесс попытки оформления этой работы в виде создания особой партии, особой группы восточных коммунистов. У нас есть указания, что вы набросок программы Султан-Галиева имели перед собою, принимали  участие в ее обсуждении. Таким образом, мы хотели бы, чтобы вы сами взяли на себя труд вспомнить все шаги и действия в этой части, которая отводила вас от партии и ставила на путь не партийный, и рассказали бы нам возможно полнее, начиная с крымского периода.

Вы на курсах марксизма?

Дерен-Айерлы: Да. Для меня это дело неожиданное, хотя вы и говорите, что вам известно многое, но для меня это неожиданность. Я что могу рассказать? Я не намерен оправдываться. Я очень извиняюсь, что строго в рамках держаться не смогу.

Р[адус]-Зенькович: По нашим сведениям, вы были в руководящей организации Милли-Фирка, так что самые подробные сведения вы можете дать, и поскольку этот период вами скрывался от партии, он представляет огромный интерес. Вы помните решение о Султан-Галиеве 4-го нац. совещания, когда говорилось, что вопросы национальные, где поднимается  определенное недовольство, возражения определенные, ни один из таких вопросов не должен разрешаться секретно, не партийно. А вы действовали вне партии.

Дерен-Айерлы: Я извиняюсь, может быть, буду говорить не по существу. Первое, что я хочу сказать, чтобы вы не смотрели на меня, как на такого человека, который мог самостоятельно представлять себе, отдавать себе отчет во всех своих действиях раньше в период моей работы с 1921 г. и до снятия меня с поста пред. Совнаркома, по той простой причине, что я человек, несмотря на общее развитие, образование, знания, которые у меня были, но все-таки я человек, не получивший никакого образования. Я - наборщик в прошлой работе, я начал работать с 8 лет, даже раньше, но с 8-ми наверняка. Отцом был отдан в наборщики в Константинополе и все время работал наемным трудом, не все время в типографии, был и батраком в деревне и т.д. Все знания, которые я приобрел, я получил путем самообразования, я мог читать книги, но только путем самообразования я этого добился, поэтому нельзя на меня смотреть как на человека, который понимал свои действия во всех отношениях.

Второе, что я хочу сказать, следующее:  получив образование на курсах марксизма, я понял все значение марксизма и ленинизма, и не думаю от них отходить никогда. Какое бы преступление за мной ни числилось, чтобы со мной ни сделали, но я никогда не думаю отходить от

<<l.141ob.>>

марксистской линии.

Р[адус]-Зенькович: Но и учившись, вы все-таки не пришли и не сказали партии, что было то-то и то-то.

Дерен-Айерлы: Безусловно, возврата к старому нет, и безусловно,  я партии очень благодарен, что партия меня послала на учебу, что я получил возможность учиться. Но это я хотел только предварительно заметить. Отвечая на ваши конкретные вопросы, я могу сказать следующее: я вступил в организацию в 1918 г., в партию большевиков, с Милли-Фиркой до 1920 г. никаких связей не имел.

Р[адус]-Зенькович: Не знали, что существует такая организация?

Дерен-Айерлы: Да, конечно, знал, но знал таким образом, что это движение национальное, которое возглавлялось Челибиджаном, это я конечно знал, но никаких связей с национальным движением не имел. В 1919 г. после прихода советской власти я начал принимать участие в общественной работе.  Будучи наборщиком в газете, я по ночам писал статьи, я несколько статей напечатал в газете, которая издавалась под редакцией тов. Субхи, известного турецкого коммуниста. Меня выдвинули секретарем комитета, я начал работать в газете, тов. Субхи выдвинул меня на работу. Тогдашние мои статьи можно посмотреть, мое первоначальное миросозерцание носило, безусловно, классовый, пролетарский характер. Было около 15-20 статей. После ухода советской власти мы эвакуировались в Одессу, мне поручили вести <<везти>> шрифт и работать в качестве наборщика. Работал я до падения советской власти членом бюро советской власти и коллегии Коминтерна, одновременно я работал наборщиком и кое-что писал так же, как и в Крыму. Затем после падения советской власти мы – крымское правительство во главе с тов. Га[веном] были оставлены на подпольную работу  с т. Егоровым и иностранной коллегией Коминтерна. Я получил поручения от крымского правительства и от подпольной организации, от тов. Егорова. Я получил средства на дорогу, мандат и нас хотели отправить в Ялту. В Ялте в подпольной организации были Егоров, Шульман, Мирный, который работал в Коминтерне, и т. Гавен. Мне поручили держать связь с националистами  Милли-Фирка, чтобы я  вел переговоры и чтобы организация знала об их позиции по отношению добровольцев. Они работали против добровольцев.

Р[адус]-Зенькович: Кто у них во  главе стоял?

Дерен-Айерлы: Не знаю, не было указано, кто стоял, было задание от курултая.

Р[адус]-Зенькович: С кем вы связывались?

Дерен-Айерлы: Я приехал в Симферополь через Крым, меня тогда хотели арестовать. Я приехал в Симферополь, обращался в книжный магазин, мне ответили, фамилию забыл, приходите домой ко мне, там поговорим. Я пришел к этому человеку и там я встретился с Хаттоевым <<Хаттатовым>>, он был председателем курултая одно время. Я виделся с ним минут пять-десять. Это было в 1919 г. Я ему сказал о положении национального движения и что большевики боятся объединенных сил, которые будут в состоянии руководить и победить большевиков. Тогда как раз было отступление до Орла, крымская армия отступала далеко за Украину, словом, советская власть если и будет работать с добровольцами, то не будет отражать национальные интересы, я спросил, согласны ли вы работать против добровольцев в Крыму (деникинцев) и выполнять постановления партии. Он говорит: мы ведем такую работу, мы подготовляем восстание татарского населения, чтобы оно не давало средств добровольцам. Я по поручению организации тов. Шульман и Мирного, который был уполномоченным для ведения подпольной работы, вел эти переговоры, я это постановление выполнил, я не понимал этих партийных условий как таковых, но, во всяком случае, я их выполнил, затем я бежал в Одессу, поручено было меня арестовать, я прибыл к Меметову и Дунаевскому в Одессу и им обо всем доложил. В этот раз я долго не находился в Крыму, я доложил в Одессе этим товарищам и сказал, чтобы дали мне такую работу по подготовке восстания и больше ничего не буду делать.

<<l.142>>

Я хотел выехать в Крым, это был единственный исход, я поехал в Крым. В первый раз, когда я поехал морем, меня арестовали, держали две недели в порту, об этом я уже не говорю, что не расстреляли тогда. Я  в другой раз поехал в Крым, мне дали явку в Севастополь и Симферополь установить связь с крымской подпольной организации с Одессой и работать среди татар и националистов. Вот моя связь с националистами. Второй раз, когда я поехал в Крым, я был арестован, это было в 1919 г., приблизительно в ноябре. Я явился к тов. Мицкевичу, руководителю партийного комитета, сказал, что мне было сказано и что я должен делать, поехал в Симферополь, через 3 дня меня арестовали, просидел 2 недели, меня отправили в тюрьму и с этого времени до мая 1920 г. я сидел в тюрьме. Меня долго держали в одиночке под следствием, потому что я им показывал таким образом, что Дерен-Айерлы – это не я, моя фамилия Осман Абдул-Гамид, но в это время меня администрация отправила на полевые работы и я на третий день бежал из тюрьмы, о моем бегстве товарищи знали, связались со мной, дали мне адрес, среди адресов был адрес Акима Муслюмова, я знал его под фамилией Балтазарова, он руководил национальным движением, с ним нужно было связаться, он мог связать меня с другими. В то время, когда я сидел в тюрьме, Бюро Татарского обкома было арестовано за подпольную работу. Среди этих товарищей был Ислямов, который также состоял членом партии, и сам организовал офицеров, поднявших бунт против Врангеля. Мне дали письмо к нему, с этим письмом я бежал из тюрьмы, бежать было нелегко, я все время старался связаться повстанцами, с красными войсками. Это было в 1920 году. Раньше не было такого движения, это движение возникло, когда я попал в тюрьму, когда я приехал, такого движения еще не было, подпольная организация находилась в зачатке. Я ходил по деревням, искал орловцев, оказалось, их вовсе не было. По тем адресам, которые дали мне товарищи, я ходил по деревням, две недели работал угольщиком, чтобы кормиться, поехал в Кучухощен  <<Кучук-Озень>> искать там товарищей, я сказал крестьянам, кто, может быть, здесь общественную работу ведет, меня крестьяне направили к Акиму Муслюмову, и так мы познакомились.

Второй период моей связи начинается через Акима Муслюмова, который оказывал мне всяческое содействие. Я с ним разговаривал, но в общем о работе мало говорили, я возвратился в лес, начал работать угольщиком, через 3 недели связался с красными повстанцами, они стали меня подозревать, не являюсь ли я деникинцем, и арестовали. Повели в тюрьму. Когда меня арестовали, нашли письмо к Орлову, тогда они сразу узнали, кто я такой. Я хотел в Крыму связаться с тов. Бабаханом, Когда я восстановил связь с Акимом Муслюмовым, он начал оказывать мне небольшое содействие, конечно, не с одним Муслюмовым я имел связь, я имел связь с массами, с крестьняством, связь устанавливалась для того, чтобы получить сведения, газеты, знать, как работает курултай, какое положение среди общественных учреждений и т.д. С этой целью и здесь начинается связь деловая с Милли-Фиркой. Об этой связи и штаб повстанческой армии знал. Когда приехал тов. Мафусов <<вероятно, Мустафин>>, он сам хотел, чтобы связь с повстанческим движением была. В партию Милли-Фирка я не вступал никогда, членом этого движения я не считал себя, вообще не вступал в эту партию. Вот моя связь с националами.

Р[адус]-Зенькович: Что вы должны были произвести в связи с ними?

 

 

 

Дерен-Айерлы: В лесу, когда были повстанческие отряды – борьбу с Врангелем. Это было после прихода советской власти. Никогда  отчетностью я им обязан не был. Кроме Акима Муслюмова я никогда ни с кем об этом не говорил, выполнял задачи повстанческих отрядов. До прихода советской власти я не имел никакого отношения с милли-фирковцами, я просто преследовал цель, чтобы они подготовляли вербовку в смысле агитации, завоевание симпатий татарского народа для советской власти. Таким образом Муслюмов мог оказаться связью для переписки, для агитации среди молодежи и т.д.

Васильев: В этот период кто еще с вами работал из их работников?

Дерен-Айерлы: Никто. Ногаев несколько раз меня видел, говорил, что он работает, агитирует, я позвал его, чтобы он со мной работал, он не пошел. Дальше я просил его, чтобы он привез мне  <<печатную>> машину, но он этого не выполнил. Он давал обещание придти работать, но не приходил. Тов. Мокроусов тоже хотел, но не пришел.

Когда меня спрашивали относительно тов. Ногаева, то я сначала сказал

<<l.142ob.>>

одно, но через день я дал другое показание, которое обманывает партию. Конечно, он работал, но поскольку я думал, что он не принимал участия в повстанческом движении, то я и заявил, что он не принимал участие в повстанческом движении.

Васильев: В этот период вы имели связь только с Акимом Муслюмовым и никаких связей относительно помощи Милли-Фирки?

Дерен-Айерлы: Да, единственное мое желание заключалось в том, чтобы использовать их в пользу предстоящего движения, в пользу советской власти. Теперь советская власть пришла, это было в конце 1920 г., в начале 1922 г. я никаких связей не имел с националами, никаких оснований считать меня милли-фирковцем не было. Я работал в первый период моей работы с ноября до февраля, когда работали Земл[ячка], Бела Кун, и я был избран членом обкома подпольной организации. В это время моя работа нельзя сказать, чтобы была правильной с какой-нибудь точки зрения, потому что я как партизан и как партиец вел классовую линию. На общем собрании предлагалось даже объявить красный террор, тов. Земл[ячка] на этом собрании присутствовал[а], он[а] знает меня в это время. Больше я с ним  <<ней>> никогда не работал.

Затем, когда состоялась 4-я конференция, 1-я партийная конференция большевиков, после советской власти я вел вполне революционную линию, но у меня было мало марксистских знаний и мало теоретической подготовки, но я по крайней мере отражал партийную линию. Нельзя сказать, чтобы я поступал правильно, когда я выступал против республики, но это характерно. Когда вопрос шел об организации на конференции, я был против республики, но состоялось постановление ЦК.

Р[адус]-Зенькович:  Во всяком случае, то, что вы отстаивали, им было ближе.

Дерен-Айерлы: Я не знаю, но, во всяком случае, под их влиянием я тогда не находился. Я был в Ялте, работал с Айвазовым, там был тов. Черноусов и Толмасов, которые кончили в прошлом году курсы марксизма. Толмасов был уполномоченным ГПУ, и он говорил, что здесь есть такой интересный человек Айвазов, что он меня освободил от расстрела и т.д. Мое знакомство начинается не самостоятельно, я был в Симферополе, познакомился там с Чобан-Заде и только потом я узнал, кто такой Айвазов. С этими лицами я был связан таким образом: мы работали в Наробразе и сталкивались с ним в работе. От первой конференции в октябре 1921 г. и до октября 1922 г. никакой связи не было, с Чобан-Заде никаких разговоров не было, он приходил ко мне, я приходил к нему, он часто меня посещал – это было в 1921 г.

Васильев: А вы что делали тогда?

Дерен-Айерлы: Я был членом обкома и работал в газете.

Васильев: Основная работа была в газете?

Дерен-Айерлы: Нет, в обкоме работал, это была основная. Мне давали поручения участвовать в заседаниях. Чобан-Заде состоял в миллифирковской организации.

Васильев: А в Баку он ездил?

Дерен-Айерлы: В 1926 г.

Васильев: А Милли-Фирка нелегальная организация?

Васильев: Как не предположить, вы знали, что Чобан-Заде состоит в этой организации, а он приходит к вам, посещает вас так часть.

Р[адус]-Зенькович: Должно быть, и у вас, и у Айвазова, и у Чобан-Заде была такая мысль, что кроме официальных постановлений можно

<<l.143>>

быть и коммунистом и националистом. Понятно, что они вас хотели использовать.

Дерен-Айерлы: Я вам все говорил, ничего не скрывая. Я так рассказываю, нверное, это и  чувствуется.

Р[адус]-Зенькович: Поскольку у нас имеются сведения, что вы входили в руководящий центр Милли-Фирка, я хотел бы знать, как это получилось, а то выходит, что человек вступает в партию, затем выступает в связь с националами, становится одним из руководителей Милли-Фирка и потом говорит, что он сам не знал, как это было.

Дерен-Айерлы: В 1924 г. мое знакомство было исключительно с Чобан-Заде и Айвазовым, а потом, когда борьба за Крымскую республику началась, я был назначен секретарем штаббюро и познакомился с большим числом работников, они приходили, говорили.

Р[адус]-Зенькович: Когда организация в подполье, она показываться не будет. Она вам не будет открывать имена. Милли-Фирка была подпольная организация.

Дерен-Айерлы: Я не знал тогда, что Милли-Фирка существует.

Р[адус]-Зенькович: Может быть, это были единомышленники просто?

Дерен-Айерлы: Я связывался с ними не как с подпольной организацией, я допускаю теперь после всего этого провала, я вижу, что это нелегальная партийная организация, но тогда я этого не знал.

Р[адус]-Зенькович: В нашем распоряжении имеются материалы и показания о важнейших действиях их работников. Ряд материалов, взятых на обысках, это подтверждает, так что вы нам не говорите меньше того, что мы знаем, мы вправе настаивать, чтобы коммунист, пришедший сюда, рассказал бы нам больше, чем мы знаем. О том периоде, когда вы были знакомы с Чобан-Заде, мы знаем больше, чем вы рассказали. О том, что было в этот период и после по отношению связи с националами, работу, которую вы вели по отношению к советской власти, нельзя считать лояльной.

Дерен-Айерлы: За этот период больше, чем я рассказал, я ничего с ними не имел.

Р[адус]-Зенькович: Каким образом пришли к власти в Крыму Ча[пча]кчи и др, поскольку это была нелегальная организация?

Дерен-Айерлы: Была татарская беспартийная конференция. После конференции или до конференции, я даты могу спутать…

Р[адус]-Зенькович: Мы поможем вам потом в датах.

Дерен-Айерлы: Секретарем областного бюро был я, и на этой конференции многие вопросы обсуждались и, безусловно, этой конференцией руководили милли-фирковцы.

Р[адус]-Зенькович: Прямо руководили или, скрываясь за коммунистами?

Дерен-Айерлы: Возможно, что и так, скрываясь за коммунистами.

Р[адус]-Зенькович: Вы нам после скажите, где конец крымских правых коммунистов и начало милли-фирковцев. Нас интересует, как вы, будучи коммунистом, входили туда, как в широкие ворота, отдавали ли вы себе отчет, что эта организация легальная или нелегальная по отношению к советской власти. Все-таки  вы должны иметь в виду, что из показаний, которые у нас имеются, мы знаем больше, чем вы нам сказали.

Дерен-Айерлы: Приход их к власти начинается с конференции, а конференция была создана после прихода комиссии в Крым т. Ш. Ибрагимова. Тогда было бело-зеленое движение в Крыму, недовольство на почве разверстки и голода, в общем беспартийная конференция преследовала цель рассеять недовольство татарского населения по отношению  к советской власти и всяческие уступки оказывала и т.д. На этом недовольстве играли люди, нам враждебные, и это недовольство в конечном

<<l.143ob.>>

итоге и меня и других коммунистов толкало на связь с ними. Голод на почве засухи…

Я говорил, что вначале я работал с коммунистами. Когда начался  мирный период и после прихода советской власти создались эти затруднения, безусловно, налицо было большое недовольство советской властью населения. Советская власть была не при чем, что голод, но приход советской власти как-то связывался с засухой, с голодом. Там, безусловно, это недовольство создалось. На этой почве играли врангелевцы,  организовалось бело-зеленое движение. Крым был захвачен бандитами, затем нахождение больших армий в Крыму усилило эти настроения, это толкнуло нас на еще большую связь. Мы превратились, я теперь это понимаю, фактически в милли-фирковцев.

Р[адус]-Зенькович: Вы говорите не о знакомстве, а о связи.

Дерен-Айерлы: Это было, конечно, знакомство, но о политической работе здесь речь не шла, а потом, когда я и ряд коммунистов сбились с линии, тогда, безусловно, это превратилось в связь.

Р[адус]-Зенькович: Вам никогда не приходилось об этом говорить?

Дерен-Айерлы: Только приходилось говорить с тов. Петерсом.

Р[адус]-Зенькович: А конкретно, в чем вы сбились с линии партии?

Дерен-Айерлы: В этом отношении, безусловно, толкали меня обстоятельства, которые показывали, что советская власть не удовлетворяет население, мне казалось, что советская власть неправильную политику ведет в национальном вопросе, в вопросах освобождения. В Крыму тогда сидел тов. Саид-Галиев, член Наркомнаца. О правых, о левых говорили, что правые отражают подлинные интересы угнетенных национальностей, а левые провокаторы, продавшиеся. Эта теория, конечно, пошла им в помощь, и самое недовольство, созданное на почве голода, на почве засухи, мы не могли понять причины, что оно заключается не в политике советской власти, а в других причинах, и думали, что все это идет от неправильной политике партии и что для этого нужно бороться за правильную линию, за национальные интересы, а теперь понимаю, конечно.

Конкретные дела: что тут конкретного, земельный вопрос, лесной вопрос, что в первую очередь татарам должны быть предоставлены земли, что должна быть национализация татарского аппарата, правительство должно быть татарским, большую часть учебы придать татарам. По линии культурных вопросов Наробраза и главным образом по линии земельного вопроса эти требования выражались в том, чтобы дать крестьянам определенное количество земли, которая принадлежит им исторически. Эту землю им возвратить. Конечно, вопрос ставился шовинистически, неправильно. Вопрос ставился о татарах вообще без классового деления, чисто националистическая постановка вопроса. Затем вопрос о власти, о государственном аппарате. Не о системе управления – тут я не принимал участия. Может быть, действительно у милли-фирковцев это было, тут нельзя сказать, что они сами использовали нас, я все ж таки хочу провести различие, грань, они превратили нас почти в националов и использовали нас.

 Р[адус]-Зенькович: Например, на конференции. Они поют национальную песню после Интернационала, коммунисты уходят, а вы остаетесь.

Дерен-Айерлы: В таких вопросах я не был связан, о системе никогда не смели говорить, при мне по крайней мере не говорили.

Васильев: Расскажите конкретно вашу связь организационную, идейную, политическую, как вы подошли вплотную к Милли-Фирка, как вы это формулируете, в чем выражалась ваша организационная роль в этой организации, ваша политическая роль, в чем конкретно выражались эти задачи, связь тесная с этой организацией. Я должен заметить, вы, когда пришли сюда, вы заявили, что хотите в комиссии все откровенно рассказать, так как вы сказали, что, обучаясь в стенах коммунистической академии, вы некоторую переоценку вещей произвели и многое признали ошибочным. Но у меня впечатление такое, что у вас нет желания обо всем рассказать перед партией. Чувствуется некоторая психологическая стыдливость, желание не все называть собственными

<<l.144>>

именами: там знакомства, там слухи и т.д. Вы этот первый период, когда вы шли вместе с партией и после того, как вы отошли от нее, и как вы очутились в стенах курсов марксизма, расскажите нам совершенно ясно. Тогда останется впечатление, что действительно человек пересмотрел кое-какие вещи. Сейчас дело ясное. Если вы поставили крест над вашим прошлым, то впереди дело ясное, поэтому вы должны только откровенно сказать, что вы сами чувствовали и попутно рассказать, какую роль вообще играла в данной организации татарских коммунистов национальная политика во всех национальных республиках, какие имеются национальные кадры и т.д. Когда эти коммунисты превращаются в националистов, перерождаются, они становятся совершенно не коммунистами, они борются с коммунистической партией. Если и было в известный период такое состояние, то ведь сейчас вы пересматриваете все это. Вы должны ясно, четко и решительно сказать нам обо всем.

Р[адус]-Зенькович: Чтобы было ясно, что вы все это продумали, что перелом совершился, что человек дает оценку всему прошедшему, старому.

Дерен-Айерлы: Фактически, если я скажу вам свои намерения, то я хотел, когда я вышел с курсов марксизма, пойти на конкретную работу и доказать, что я изменился, но мне это не удалось. Я понимаю, что после такого показания трудно меня назвать членом партии.

Р[адус]-Зенькович: Вот вас сняли с Татбюро. Что же дальше? Вы пошли не на сближение с партийной организацией, а как раз по другому пути, пошли под уклон.

Дерен-Айерлы: Это недовольство, которое там было и у меня в том числе, такое мое сползание с партийного пути, что мы превратились в милли-фирковцев, мы приняли участия в совещании, в обсуждении вопросов политического характера, в этих именно вопросах, связанных с государственным аппаратом, с земельными вопросами…

Р[адус]-Зенькович: Наряду с работой в партийной организации?

Дерен-Айерлы: Да.

Р[адус]-Зенькович: Так что ваши мнения прорабатывались, оформлялись там и вы приходили в организацию с готовыми мнениями.

Дерен-Айерлы: И так, и наоборот. Когда я с ними говорил на этих совещаниях, я проводил многие вопросы в том смысле, чтобы не было со стороны их возражений, выступал по ряду вопросов, предлагал партийные решения и т.д.

Р[адус]-Зенькович: Например?

Дерен-Айерлы: Например… Трудно вспомнить.

Р[адус]-Зенькович: Так резко ставился вопрос о влиянии коммунистов на них?

Дерен-Айерлы: Вопросы такие, например, чтобы при выборных кампаниях не раздавались возражения против советской власти, недовольство сглаживалось, чтобы разъяснять населению, что по национальному вопросу советская власть много сделала, конкретно я доказывал, школ столько-то открылось, по земельному вопросу такие решения в смысле удовлетворения населения землей и т.д. Тогда были разговоры со мною, когда я участвовал в совещаниях, я ставил так вопросы.

Балдин: Выходит, что вы в нелегальную организацию ходили просто, чтобы не уступить против партии и советской власти? А партия поручила вам вести эти переговоры?

Дерен-Айерлы: Я должен вам искренне сказать, что я тогда даже не понимал обязанностей партийца, программу, устава партии, и я не отдавал себе отчета. Я не знал этого.

Балдин: В классовом лице милли-фирков вы отдавали себе отчет?

Дерен-Айерлы: Вначале, может быть, не знал, а потом понимал.

<<l.144ob.>>

Балдин: А сознание национала застилало классовый подход.

Дерен-Айерлы: Вот именно, такой бесклассовый подход.

Васильев: Вы рассказали нам, каким путем вы пришли к Милли-Фирка, как могли вы фактически превратиться в члена Милли-Фирка к этому периоду.

Дерен-Айерлы: С 1923 г.

Васильев: Какую вы должность тогда занимали?

Дерен-Айерлы: В первый период я работал в Татбюро, потом в газете, потом членом Крымского ЦИКа, потом пред. исполкома, а потом пред. Совнаркома, с 1924 по 1926 г.

Васильев: А когда вы фактически превратились в члена Милли-Фирка, в чем выражалась ваша организационная связь?

Дерен-Айерлы: Никакого оформления не было, чтобы я вступал в члены и т.д. А потом я всегда смотрел на это дело как на такое явление, что после определенного периода я эту связь прекращу.

Васильев: С кем вы связывались? Вы руководителей Милли-Фирка знали, вы знали близко лиц, которые руководили Милли-Фиркой и кто они такие?

Дерен: Когда я уже связался с ними окончательно, да я знал, что самое влиятельное лицо Хаттатов, Венмашли <<Озенбашлы>>, Чапчакчи, Чобан-Заде, я считал этих лиц руководителями.

Васильев: Вы не входили в милли-фиркорские руководящие органы?

Дерен: Я думаю, поскольку я принимал участие, поскольку я человек с положением, они, наверное, так сказать, мое участие принимали.

 

Васильев: Вы со всеми с ними связывались? Бывали на заседаниях, совещаниях, беседовали с отдельными лицами?

Дерен: Не со всеми, конечно, с более влиятельными людьми.

Васильев: Вы - руководитель советского правительства в Крыму, крымский Рыков, и вы связываетесь с контрреволюционной организацией. Как вы представляете себе это?

Дерен: Если меня партия пошлет на смерть, если потребуется от меня самое тяжелое испытание, я соглашусь на все, я докажу, что после учебы я изменился.

Р[адус]-Зенькович: Так вопрос не стоит. Вопрос стоит о маленьком испытании на искренность и правдивость. Хоть один вопрос решался ли без вас?

Дерен: Я отвечу вообще, что здесь цель преследовалась, конечно, односторонняя: удержать, сохранить свое влияние, вернее, не влияние, а участие татарского населения в советской власти, усилить это участие во власти в Крыму, увеличить участие татарского населения. Ясно, что это фактически участие буржуазии. Участие татар через националов – это значит участие буржуазии, без различия сословий, классов и т.д. Но я тогда этого не сознавал.

Васильев: Вы – глава правительства, вы – член бюро обкома связываетесь с этой организацией. Какие задачи вы ставили, связываясь с ними и обсуждая конкретно вопросы? Что вы хотели?

Дерен: Хотел все более и более увеличить власть татар. бесклассовое отношение, как будто классов не существует у татар, речь идет о восстановлении потерянной государственной власти татар, которая завоевана русскими, о возврате ее.

<<l.145>>

Р[адус]-Зенькович: А линия обкома, линия партии?

Дерен: Но я в этом себе отчета не давал, что это означает.

Васильев: Вы за пределами Крыма ставили вопрос о татарах?

Дерен: Да, конечно, что национальное движение должно развиваться, укрепляться, что национальное движение – это общее движение.

Васильев: Вы не поняли. Вы ставили перед собою задачу, чтобы превратить Крымскую республику в республику только татарскую, без различия классов, сословий и т.д.? Связывались с этой целью с милли-фирковской организацией? Ставили ли вы вопрос об общем тюркско-татарском движении на Востоке и внутри Союза?

Дерен: Ну да, конечно, ставил.

Васильев: Как вы представляли себе это движение за рубежом и внутри Союза?

Дерен: Я лично так смотрел на это дело, что это такое переходящее, в этот период сейчас необходима такая конкретная работа с интеллигенцией.

Р[адус]-Зенькович: Партия не исключает в своей работе опоры на здоровые элементы интеллигенции и работы с ними.

Дерен: Но наша мысль переходит эти рамки.

Р[адус]-Зенькович: Она вас приводили к борьбе с партией, конкретно к борьбе с обкомом в период Петропавловского.

Васильев: Вы, ставя крымский вопрос, проводили общую линию, ставили своей задачей общий тюркско-татарский вопрос. Как вы для себя решали этот вопрос? Я не могу представить себе политическую деятельность главы правительства, связанного с милли-фирковской организацией, ограничивающего вопрос только тем, чтобы больше татар было в советском аппарате. Вы ставили вопрос о дальнейшем влиянии тюркско-татарской народности, об их государственном оформлении?

Дерен: Ясно, что такой вопрос ставился, что национальное движение в конечно итоге будет усиливаться, что освобождение национальностей не дело одной страны, одного Крыма, что здесь должна быть общая увязка, движение должно быть увязано в восточном масштабе. Это так ставилось, конечно, создание государства и т.д.

Петерс: Какого государства, тюркского государства?

Дерен: Тюркского.

Р[адус]-Зенькович: Вы только что говорили, что вы принимали меры к тому, чтобы убеждать татарских работников относиться внимательно к советской власти, к тем мероприятиям, которые она проводит, но неужели вы не видите, что своей деятельностью вы у советской власти, как таковой, зубы вырываете, она становится оболочкой без всякого содержания?

Дерен: К сожалению, я не сознавал этого, сейчас я сознаю.

Р[адус]-Зенькович: Вы добивались, чтобы ни один вопрос не решался без вас?

Дерен: Я сейчас смотрю, товарищи, на дело таким образом. Я обращаюсь к вам всем, как к товарищам, имея надежду, что все-таки будут служить делу пролетариата. Я считаю, что освобождение Востока, освобождение угнетенного народа может быть только через пролетарскую революцию. Я окончательно убедился, что национальная буржуазия, безусловно, контрреволюционная и в таких странах, как Китай, Индия, Персия, Турция, безусловно, интеллигенция контрреволюционна, она упирается в контрреволюцию.

Васильев: Вы сейчас говорите нам то, что вы получили от коммунистической

<<l.145ob.>>

академии. Вы скажите, какие вы ставили тогда себе задачи, например, чтобы крымский соваппарат превратить в аппарат татарский? Дальше, какие задачи вы ставили себе?

Дерен: Такого оформления, конечно, не было.

Васильев: Без всяких политических перспектив.

Дерен: Перспективы были такие, что если национальное движение усилится, тогда добиваться самостоятельности нации, тогда скорее возможно ее освободить. Вот это было ясно.

Р[адус]-Зенькович: Дальнейший путь уже ясен. Вы расскажите те организационные деловые шаги, которые выходили за пределы Крыма, чтобы усилить это объединение.

Петерс: До какого времени вы обсуждали вопросы вместе с т.т. Хаттатовым и др., до какого года?

Дерен: С 1923 до 1926 г., до отъезда.

Петерс: А постановление 4-го нац. совещания вы читали?

Дерен: Товарищи могут подтвердить, что я тогда не умел даже хорошо читать по-русски, смысла их я не понимал.

Петерс: Вы с кем связывались помимо Крыма?

Дерен: С Султан-Галиевым, через Фирдевса, с Мухтаровым, Енбаевым, Мансуровым, Сабировым. Этого я только несколько раз видел. Больше нет.

Петерс: Где вы встречались?

Дерен: Несколько раз…

Петерс: На квартире Султна-Галиева вы встречались?

Дерен: Один или два раза всего у Фирдевса. Для меня очень неожиданно такое заседание, я действительно искренне хочу говорить… Может быть, и больше, в его квартире несколько раз.

Петерс: У Султан-Галиева этот вопрос обсуждался?

Дерен: Я должен сказать, когда я был у него несколько раз, был Фирдевс, я, Султан-Галиев и один раз Нечаев <<Ногаев>>, жена…

Петерс: Крымские вопросы обсуждали?

Р[адус]-Зенькович: Там остро вопросы ставились: вы и Фирдевс, позиция ваша и Ибрагимова <<Ибраимова>>.

Дерен: Это не там. Это или на квартире Енбаева… Султан-Галиев, мне кажется, не присутствовал.

Р[адус]-Зенькович: Когда он был в Москве, он всегда бывал на этих совещаниях?

Дерен: Он был, кажется, но серьезных вопросов не обсуждалось. Вот где обсуждалось отношение Фирдевса и моей позиции, там он, кажется, был.

Петерс: А в Москве был такой руководящий центр?

Дерен: Был.

Петерс: Кто входил в него?

Дерен: Енбаев, Мухтаров, Султан-Галиев, Фирдевс, Мансуров, Сабиров отчасти, но он такой, не очень надежный.

<<l.146>>

Петерс: Вы на этих совещаниях обсуждали какие-нибудь тезисы, вспомните хорошенько, кем-нибудь написанные?

Р[адус]-Зенькович: Набросок программы или еще что-нибудь такое?

Дерен: Тезисов не обсуждали, а мне лично Султан-Галиев передал через Фирдевса какие-то тезисы о теории освобождения Востока, а обсуждались ли тезисы, я не помню. Это было в 1924 или в 1925 г. Я читал эти тезисы только не целиком. Я не обсуждал.

Васильев: На какой предмет он вам их дал?

Дерен: Познакомиться, что насколько сильные основания имеются по этой идее освобождения Востока как самостоятельной теории.

Васильев: Освобождение Востока от кого?

Дерен: Что вообще Восток – это противоположность Западу, что Запад никогда не может отражать стремления Востока. Это совершенно реакционная штука.

Васильев: А кто их написал?

Дерен: Не знаю.

Васильев: Кто вам их передал?

Дерен: Я не помню, кто передал – Фирдевс или сам он передал.

Васильев: Вы сами себя выдали. Кто это «сам»?

Петерс: Скажите прямо – передал вам это Султан-Галиев и вы знали, что это тезисы Султан-Галиева.

Дерен: Знал, конечно.

Петерс: Что?

Дерен: Что Султан-Галиев передал, а что составлено им, я не знал.

Петерс: У нас не шел разговор о том, что Султан-Галиев их составлял, а вы говорите, что он «сам» передал. И никогда не было разговора ни в одном месте, где вы собирались, что это тезисы Султан-Галиева, что вы их читали и не знаете автора этих тезисов, вы не знали, что это Султан-Галиев.

Дерен: Да, это я знал, что это тезисы Султан-Галиева.

Петерс: Давайте устанавливать, знали вы или не знали, что это тезисы Султан-Галиева, только предупреждаю, чтобы не пришлось устраивать очную ставку.

Дерен: Я искренно думаю, я стараюсь… я знал, по крайней мере, что это исходит от Султан-Галиева. Да, это я знал, что составлено это Султан-Галиевым. Это  я знал. Если спорить по этому поводу, то с ним.

Петерс: Он вам передал?

Дерен: Да.

Петерс: Вы ему вернули?

Дерен: Не помню?

Петерс: Когда вы вернули ему, он вас спросил мнение об этих тезисах?

Дерен: Он передал мне и книжку по революционным вопросам…

<<l.146ob.>>

Петерс: В каком году это было?

Дерен: В 1925 г.

Петерс: После того,  сколько раз приблизительно вы встречались с Султан-Галиевым? Много раз, но ни разу он не спрашивал ваше мнение об этих тезисах?

Дерен: Да, он приходил ко мне на квартиру и мы с ним долго спорили, он все время утверждал, что политика неправильна, что национальные интересы не удовлетворяются, что ты напрасно учишься, марксизму все равно, что медресе, ничего там нет. Я тогда начал с ним спорить, что марксизм очень большая наука, очень обоснованная, и, между прочим, я, когда спорил, он напомнил тогда об этих тезисах. Я начал спорить, что классовая борьба неизбежна и для Востока, что это всеобщий закон, что только через классовую борьбу… и он тогда ушел.

Петерс: Вы сами говорите, что эти тезисы контрреволюционные.

Дерен: Ну да, контрреволюционные, конечно.

Петерс: Вы как член партии не думали, что надо об этом сообщить. После этого вы были у меня, говорили о крымских делах вполне откровенно, а об этом не сказали.

Дерен: Это моя глупость. Я уже три года возвращаюсь к партийной линии.

Петерс: Вы помните, как вы ко мне пришли, когда разбиралось дело Вели Ибрагимова <<Ибраимова>>, когда для нас уже было ясно, что Вели Ибрагимов является бандитом, но доказать этого полностью мы не могли. Вы пришли как член партии со мной разговаривать. Вы знали, что записка, которую прислал Вели Ибрагимов в Политбюро относительно переселения евреев, написана Султан-Галиевым. Письмо Сейдаметова также обсуждалось. Ведь это целое событие у вас в Крыму.

Р[адус]-Зенькович: Тов. Дерен, я понимаю, что вам это трудно дается, но вы как коммунист должны здесь говорить все, когда вас сюда позвали. Мы знаем больше вашего из процесса татарских работников и материалов, у них взятых, мы можем вас поправить сейчас, но мы все время хотим в вас разворочить коммуниста, чтобы вы вашими собственными словами честно рассказали подробно больше, чем мы знаем, если вы на самом деле убеждены, что к прошлому возврата нет, что это была колоссальная ошибка, что то, что так долго скрывалось, нужно рассказать, чтобы партия в своей работе это учитывала. Мы ждем от вас такой откровенности, коммунистической честности.

Петерс: Мы хотим, чтобы вы перед комиссией сказали всю правду, как она есть, чтобы нам не пришлось устанавливать показаниями, очными ставками с Озенбашлы, с Султан-Галиевым и др. то, что было на самом деле.

Дерен: Относительно письма Сейдаметова мне, безусловно, сказали, что есть письмо Сейдаметова.

Петерс: Озенбашлы с вами разговаривал об этом письме?

Дерен: Он говорил мне, один, кажется.

Петерс: Когда вы входили в тройку Сейдаметова, вы знали, что он имеет связь с Турцией?

Дерен: Только с Сейдаметовым. Что он письмо один раз посылал, это я знал.

Петерс: А что это письмо обсуждается в заграничных кругах?

<<l.147>>

Дерен: Этого я не знал.

Петерс: Что Сейдаметов возглавляет определенный кадр людей, бежавших из Союза?

Дерен: Ну, конечно, что он играет роль белого эмигранта, это я хорошо знал, но не отдавал себе отчета.

Р[адус]-Зенькович: Ну, сейчас, когда вы учились на курсах марксизма, вы не можете быть политическим младенцем. Вы должны понимать, кто сейчас это использует.

Дерен: Конечно, турецкая буржуазия и белая эмиграция и контрреволюционные националистические круги.

Р[адус]-Зенькович: Но в ту пору вы не могли не знать этого. Вы уже катились не только от коммунизма, а и против коммунизма. Вы уже шли вместе с международной сворой, которая использует всякое движение против нас. Вы со своими надеждами и мечтаниями были игрушкой в руках международной буржуазии.

Дерен: Но тогда я этого не знал.

Васильев: Уже почти два часа мы с вами занимаемся, а вы почти ничего не сказали, что вы должны были сказать.

Петерс: Когда вы пришли ко мне во время дела Вели Ибрагимова, вы пришли спокойно поговорить о крымских делах. Вы искали меня, звонили в Восточный отдел, почему вы тогда не говорили обо всем этом? Вы учились на курсах марксизма, вы вырваны из крымской обстановки, вы говорили о том, что у вас были нездоровые уклоны, почему вы говорили обо всей этой засоренности Крыма, о том, что Озенбашлы руководит обкомом через татарскую часть, что Вели Ибрагимов – игрушка в руках Милли-Фирка, что в его распоряжении есть бандиты, которые заставляют бедноту молчать. Но почему вы не говорили, вы были уже грамотным человеком, вы знали, что должен представлять член партии, того, что известно теперь.

Дерен: Я говорил о своем участии в Милли-Фирка.

Петерс: Нет, вы не говорили. Вы говорили о таких невинных вещах, что у вас был правый уклон и т.д.

Дерен: Я считал, что я совершил преступление против коммунизма, преступление против рабочего класса.

Васильев: Когда вы поняли это?

Дерен: Когда я начал учиться.

Васильев: А когда вы пришли сказать об этом партии?

Петерс: Когда вас вызвали в ЦКК и когда вам угрожает, что по каждому слову будут вызывать на очную ставку Султан-Галиева или других?

Р[адус]-Зенькович: Или вы пришли к Петерсу помочь ему разобраться во всей этой картине или вы пришли к нему разведчиком?

Дерен: Извините, товарищ.

Р[адус]-Зенькович: Вот я бросаю вам такое обвинение.

Дерен: Меня вызвал тов. Петросян до того.

Петерс: Нет, вы звонили и сказали, что вы хотите со мной говорить.

Дерен: Да.

Р[адус]-Зенькович: Студент курсов марксизма, партия доверчиво послала его поучиться и быть полезным, а он идет как разведчик узнать, что делается в ЦКК.

<<l.147ob.>>

Дерен: Тов. Зенькович, этого я никак не могу. Я пришел к тов. Петерсу, сказал, что я во всех своих грехах каюсь.

Р[адус]-Зенькович: Вы сказали, что в Крыму Милли-Фирка связана с Сейдаметовым…

Петерс: А вы говорили, что Вели Ибрагимов не коммунист, а бандит, что он имеет несколько убийств за собою, вы говорили о тройках, которые расправляются с бандитами, о Хайсерове и Муслюмове, когда каждый знал, что такое Ибрагимов, когда Озенбашлы пришел с просьбой, чтобы я никому не говорил о том, что он мне сказал; когда вы пришли сюда, зная, что фактически Крымом управляет Милли-Фирка, что вы были в плену у нее, а вы пришли узнать, что я знаю, что, может быть, я сам вам поверю и буду просить вашего мнения.

Дерен: В первый раз меня вызвал т. Петросян по поводу Булгакова и он спрашивал, что вы с Милли-Фирком связаны и т.д. Я восстанавливаю, что он говорил приблизительно, он говорит: мы знаем, что у вас изменения произошли, мы бы вас давно арестовали, но теперь у вас произошли изменения и вы можете быть полезны в другом районе. И когда я пришел после этого, я сказал: нужно оправдаться, сколько сумел, я вам говорил. Вы сказали, поговорите с тов. Петросяном, я согласился с ним поговорить, я позвонил ему, но он сказал, что я знаю, теперь уже не нужно.

Петерс: Вы пришли ко мне, стали говорить не искренне, я подумал, человек пришел мне морочить голову, если он не искренне говорит, что он столько учится и не понимает, я и сказал Петросяну, что не стоит с вами возиться.

Р[адус]-Зенькович: Почти до вчерашнего дня ваше отношение к партии было не только чуждым, но и враждебным. Возьмите переговоры относительно использования оппозиции в национальном вопросе. Вспомните, на чем вы настаивали. Это было в 1927-28 г., когда вы уже учились.

Дерен: Это большое упущение, я признаю.

Р[адус]-Зенькович: Когда вас припирают, вы тогда признаете, вы уже учились на марксистских курсах, когда вы были взяты из Крыма, но вы таким же и остались. А сейчас трусливо, когда некуда деваться, вы говорите, но желания быть откровенным у вас нет. Будет некрасивая история, посрамление полное, если мы вместе с кем-нибудь из арестованных устроим очную ставку, и они будут рассказывать ваши действия. А как для коммуниста – это конечное дело. Мы вам напоминали постановление 15 съезда о необходимости быть откровенным, а тут в таких условиях поступают очень резко, вплоть до исключения из партии. Нам не нужны в партии хитрецы, которые остаются в партии, прикрываясь и используя ее, делают все, что хотят, и когда они приходят и говорят, что их деятельность заключается в том, чтобы на избирательных собраниях предотвращать враждебный подход к советской власти, в то время, как вы были националом чистейшей воды, что партия была только оболочка, что партию вы не прочь  были использовать в интересах своей партии Милли-Фирка. Не может быть, чтобы вы, будучи студентом курсов марксизма, были орудием в чужих руках.

Дерен: Я это понимаю сейчас.

Петерс: Дайте ему 20 минут, пусть он расскажет обо всех своих ошибках, о которых он говорил, что еще есть, что вы сделали некоммунистического до сегодняшнего дня, что вы считаете у себя на совести как грех, который не вяжется с коммунистической совестью.

Дерен: Мне очень тяжело,  когда ставится под сомнение мое изменение.

Петерс: Но если вы говорите только то, что мы вам подсказываем, то как же может быть иначе?

Дерен: Я действительно был фактическим милли-фирковцем. Фактически был милли-фирковцем. Меня использовали националисты, довели

<<l.148>>

до того, что коммунистическую идеологию я фактически потерял и попал под это контрреволюционное влияние националов. Что они сообщали мне, что делали эти националисты – они ставили задачи так: руководить советским аппаратом, руководить политической жизнью Крыма, это они ставили. По всем основным вопросам происходили обсуждения в этой организации, в тройках, в совещаниях.

Петерс: С кем?

Дерен-Айерлы: С Озенбашлы, Чапчакчи, Хаттатовым, я там участвовал, Вели Ибрагимов участвовал и другие коммунисты, наверно, участвовали, я и не знаю.

Наверное, и с другими коммунистами имели дело. В частности, наверное, участвовал Ногаев, потому что Озенбашлы часто к нему ходил.

Р[адус]-Зенькович: Вы были фактически милли-фирковской частью нашей партии.

Петерс: Насчет  связи с Турцией?

Дерен-Айерлы: Насчет Турции. Сейдаметов, он находился в Турции. Об этом, конечно, я знал и не только я, но и всему Крыму известно, что он был в Турции, что он националист, националисты имели с ним связь. Это мне было известно.

Петерс: Что эта пятерка имеет с ним связь?

Дерен-Айерлы: Относительно письма я уже говорил. Их полная контрреволюционная деятельность мне не была известна как следует, я по крайней мере значения этого не понимал, поскольку я идеологически находился под влиянием националов, это казалось мне революционным делом.

Р[адус]-Зенькович: Например, бороться за изгнание Петропавловского.

Дерен-Айерлы: Не революционным, а по крайней мере невинным, как будто это следует делать.

Р[адус]-Зенькович: Как объяснить такую штуку: ГПУ ловило агентов по связи с Сейдаметовым, а вы в это время передавали ему письма, знали людей, которые имели связь с Сейдаметовым?

Петерс: Вы ничего нового не прибавляете к тому, что мы уже зафиксировали.

Дерен-Айерлы: Я же больше не знаю.

Петерс: Расскажите откровенно, как вы были связаны с Султан-Галиевым и другими вне Союза.

Дерен-Айерлы: Когда мы были в Москве, встречались с Султан-Галиевым и другими работниками, они рассказывали о положении в Татарии, о том, в чьих руках находится власть, о правых, левых.

Петерс: Как надо работать, обсуждали?

Дерен-Айерлы: Как надо работать, безусловно, обсуждали. Такие вопросы выдвигались в связи с совещанием.

Петерс: И их выдвигает председатель совещания.

Васильев: Как вы дальше реализовали это?

Дерен-Айерлы: Мы думали реализовать так. Я должен сказать насчет связи и работы с националами, я заявляю, я смотрел на это дело как на такое, которое пройдет, что я никогда от коммунистической партии, от советской власти, от советского пути политической

<<l.148ob.>>

жизни не могу отклониться.

Р[адус]-Зенькович: Это пустые слова, которые ничем не подтверждаются. По-настоящему, вы ничем не были связаны с партией, кроме формальной связи.

Балдаев <<Балдин>>: Эти решения, которые шли против партийной линии, через кого они проводились?

Дерен-Айерлы: Через милли-фирковцев. А в Татарии – не знаю. Фактически товарищи говорили, что придется использовать беспартийную интеллигенцию в других местах также.

Петерс: Неужели ни разу не было разговора: в Крыму вы имеете интеллигенцию в лице милли-фирковцев, а в других местах – в Башкирии и т.д. – как быть?

Дерен-Айерлы: Мы говорили. Вот помню несколько разговоров. Одабаш ездил несколько раз в Турцию, он работает в Наркомпросе…

Балдаев: Он ездил по поручению крымской Милли-Фирка или московской группы?

Петерс? Когда он ездил?

Дерен-Айерлы: В 1924, кажется, в 1925, кажется, ездил, больше нет, кажется. Он был наркомпросом Крыма.

Балдаев: Ему было дано задание организовать местную интеллигенцию?

Дерен-Айерлы: Наверное, наверное, но я характера задания не знаю.

Балдаев: А когда в Москве были вынесены решения, через кого хотели вы их проводить?

Дерен-Айерлы: Здесь главным образом использовались легальные силы. Так, по-моему, главным образом. Ну, правых.

Балдаев: Каких правых?

Дерен-Айерлы: В республиках. Каждого в своем учреждении, где он работает и затем в республиках правых.

Балдаев: А еще какие легальные возможности?

Дерен-Айерлы: Этого я не знаю.

Балдаев: А из Москвы командировали кого-нибудь?

Дерен-Айерлы: Иногда выезжали. Мухтаров – в Татарию, Енбаев…

Р[адус]-Зенькович: Тут был замысел, план?

Дерен-Айерлы: Нет, ездили в командировку.

Р[адус]-Зенькович: Но доклады потом обсуждались?

Дерен-Айерлы: Если кто ездил, докладывал. Я не очень много на этом участвовал.

Балдаев: Значит, выезжал Мухтаров, Енбаев, потом приезжали и докладывали о результатах поездки.

Р[адус]-Зенькович: Слушаешь вас и руками разводишь, выходит, как будто вы были простым орудием. А по тем сведениям, которые у нас имеются, вы вовсе не были такой пешкой. У вас хватило решимости, например, призывать выступить решительно по национальному

<<l.149>>

вопросу, использовав внутрипартийные затруднения. Так что вы и тут говорите меньше, чем мы знаем о вас. Так что, тов. Дерен, давайте не играть в прятки. Или вы конченный для партии человек, чужой человек с самого начала. Вы пришли в партию в 1919 году, вас послали на связь с националами, вы ввалились в их руки и пошли за ними. Вы говорите, что вы были тогда политическим младенцем, но теперь, когда вы были на курсах марксизма, вы осознали свою ошибку. Но если человек понял, что он колоссально заблуждался, он должен действовать иначе. А вам завтра будет стыдно, как вы себя держите сегодня здесь. Когда устанавливают какой-либо факт, вы говорите, да, это правильно, а сами не хотите быть откровенными. Это недостойно. Если вы не хотите здесь быть откровенным, мы дадим вам время подумать, написать откровенно всю правду о борьбе вашей против партии. Партия должна знать, с кем она имеет дело. Или она имеет дело с врагом, или с человеком заблуждавшемся, который сознает, может осознать до конца свою ошибку.

Васильев: Вы когда получили сообщение, что вас вызывают в ЦКК?

Дерен-Айерлы: В субботу. Я был у т. Семушкина. Сообщение мне передал неграмотный швейцар, было непонятно, я пришел справиться.

Васильев: Но вы поняли, по какому вопросу вас вызывают?

Дерен-Айерлы: Мне т. Семушкин говорил. Я писал тов. Молотову письмо 9 июля, что марксизм меня переделал…

Петерс: Мы по крайней мере видим, что марксизм вас не переделал, что вы совершенно неискренно говорили то, что мы знаем, то, что мы вам предъявляем и только, когда вы уже не могли отказаться, вы признавали факт. Уже тогда, когда вас тут уломали, могли, как говорится, за язык вас тянут, тогда вы признаетесь. Поэтому я считаю, что мы только теряем время. Основное мы зафиксировали, идите домой и подумайте надо всем и решите завтра.

Дерен-Айерлы: Напишу я. Вы меня принимаете за хитреца, но я все-таки плохо владею русским языком. Я напишу.

Радус-Зенькович: Тут дело не в языке, а в недостаточной откровенности.

Петерс: Я предлагаю, чтобы вы сейчас ушли, но чтобы вы ни с кем не говорили.

Дерен-Айерлы: Я никому не говорил.

Петерс: А если вы скажете, это мы предъявим вам, как обвинение.

Дерен-Айерлы: Мне тяжело говорить. Вот я сейчас пришел к марксизму, хочу служить…

Р[адус]-Зенькович: Мы вам поможем, чтобы понять всю гибельность и ужас того, что вы делали, чтобы вам легче было с этим порвать, но вы с этим еще не порвали и у вас не было такой решимости.

Дерен-Айерлы: Была, но я не знаю, как выпутаться. Я настолько запутался, что не знаю, как выпутаться. Я уверен, что я буду полезен революции, я могу писать, я могу принести пользу.

Р[адус]-Зенькович: Но до сих пор вы были только вредны.

Дерен-Айерлы: Я живу только политикой. Я сейчас осторожность проявляю только потому, что я хочу работать.

Петерс: Вы можете выпутаться только, если скажете все искренно, что у вас было в прошлом, только тогда вы можете выпутаться.

<<l.149ob.>>

Дерен-Айерлы: Я заявляю, я действительно был самым активным. Я многое знаю, я напишу. Только я боюсь, что мне тогда работать невозможно будет, будут так смотреть, что я являюсь государственным шпионом. Я напишу.

Р[адус]-Зенькович: Каждый коммунист, если он искренен, он должен приходить и своей партии говорить. Он не должен даже на языке держать такие слова, как шпионаж.

Дерен-Айерлы: Я в двух словах скажу. У меня было сомнение, что пролетарское движение может освободить Восток. Я считал, что Восток неизбежно должен пережить буржуазный период революции. У меня были в этом отношении сомнения. Теперь я убедился, что этого не может быть, что это не обязательно. Я в положениях Ленина убедился, и это убеждение меня заставляет работать, как я работал в других областях, решительно, решительно работать в рядах партии. Со всей решительностью работать за пролетарскую революцию. Вот в чем перелом в моей жизни.

Петерс: Сегодня этот перелом не проявился. Посмотрим, что вы напишете.

Р[адус]-Зенькович: Посмотрим, были ли вы и остались врагом партии, или вы только совершили ошибку. Это две разные вещи.

Дерен-Айерлы: Я только совершил большую ошибку. Я думал начать работу и на любом месте, куда бы меня ни послали, я стал бы работать, и я думал написать свою историю, рассказать партии о своих ошибках.

Р[адус]-Зенькович: Значит, завтра т. Дерен вы нам представите то, что вы напишете.

Дерен-Айерлы: Сколько сумею, напишу, дадите еще день, я продолжу.