Опрос крымскотатарского политика О. Дерен-Айерлы комиссией ЦКК ВКП(б)

Transcription

Опрос  Дерена-Айерлы от 27.VII.29 г.

Присутствовали: т.т. Радус-Зенькович, Петерс, Алмаев.

Р[адус]-Зенькович: Что вам удалось сделать?

Дерен:  Я перечитал, старое оставил так, а теперь взял новое.

Р[адус]-Зенькович: Хорошо, продолжайте дальше. Вы должны уточнить отдельные моменты, на которые мы вам прошлый раз указывали, должны указать точно людей и события. Какие отдельные моменты вы выдвигаете? В прошлый раз вы остановились на крымском периоде, мы просили вас пополнить материал указаниями имен и дат. Потом мы говорили о московском периоде, об отдельных вопросах, которые ставились здесь, в Москве, перед москвичами.

Дерен: Московский период у меня здесь есть.

Р[адус]-Зенькович: Из показаний у нас имеются также сведения. Фирдевс должен был руководить правой группой, предполагалось, что московский центр, который должен был возникнуть, должен был следить за всеми основными моментами и вопросами в национальных республиках и областях и должен был быть связанным с работниками для того, чтобы разрешать здесь вопросы и направлять их. Так было дело?

Дерен: Да.

Р[адус]-Зенькович: Получается, что характер этой организации такой же, как и организации «Милли-Фирка».

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович: Как далеко был задет у вас вопрос о беспартийных?

Дерен: Я здесь этого не касаюсь.

Р[адус]-Зенькович (читает): «Какова была связь нашей «правой» группы с московским центром?

 Связь была через Фирдевса, но он все, что знал и делал по этой линии, говорил нам. Значение и роль московского центра он видел в том, чтобы координировать работу нацреспублик и районов, держать между ними связь без московского центра невозможно, а главную роль он видел в том, что проведение политики и линии «правых» возможно только тогда, когда возникает препятствие на месте, нажать через центр. До ареста Султан-Галиева Фирдевс регулярно, но не часто получал письма от него и читал их нам. Содержание этих писем уже вышло из памяти, но в общем и целом в них  обычно трактовалась политика партии в превратном виде, козни партии   против национальных республик, намерение изменить «правильную»

<<l.150ob.>>

линию   и т.п. В одном письме писалось, что тов. Сталин очень рассердился на него за то, что  он на фракции съезда Советов (какого не помню, это было, кажется, в 23 году) выступил за создание федерации нацреспублик советского Востока. В этих письмах также писалось о положении в нацреспубликах и т.п. Фирдевс отвечал, иногда показывал содержание ответа. После ареста Султан-Галиева связь была прекращена. Фирдевса вызвали на 4-е совещание, и он очень волновался за свою судьбу. Вернувшись с совещания, он очень успокоился и хвалился, что тов. Сталин сказал: «Еще вопрос Фирдевс ли находился под руководством Султан-Галиева или наоборот». Он объяснил арест и исключение из партии тем, что Султан-Галиев очень доверчиво пишет по каждому нужному и ненужному поводу. Он говорил нам, что теперь на некоторое время надо прекратить активную работу, а вскоре он поехал в Москву (1923 год) и там повидался с  Султан-Галиевым.  Фирдевс считал активными работниками из «правых»: Бройду <<Описка. Следует: Брундукова>>, Енбаева, Валидова и Мансурова, Мухтарова он считал «аполитичным», говорил, что он практический работник, а Сабирова считал колеблющимся. Вскоре мы знали, что  Султан-Галиев освобожден и живет в Москве. Я поехал в Ялту на работу и не знаю, была ли какая-нибудь связь за это время, но я за несколько времени до приезда на работу в Крым в Совнарком был у Фирдевса  (он был отозван тогда из Крыма  и приехал на время в Крым), он мне говорил, что [в] ЦК ВКП(б) встретил всех товарищей из Казани, в Казани «правые» разгромлены и все они приехали в Москву. Он радовался, что предстоящий переворот в Крыму восстановит «равновесие». Казань перешла к «левым», Крым - «наш». Он мне рассказывал, что повидался с Султан-Галиевым, подробно говорил с ним и с приехавшими товарищами. Он говорил, что он и  Султан-Галиев догадываются, что тов. Сталин рассердился на правых и на Султан-Галиева за то, что Султан-Галиев пытался установить связь с Троцким до своего ареста и за то, что Султан-Галиев обещал Троцкому также добиться поддержки грузинских уклонистов. Фирдевс говорил мне, что моя позиция не вяжется с общей ориентировкой правых на Троцкого, что я на пленуме ОК ВКП(б) отделился от татар и голосовал против троцкистского президиума ОК.  Он говорил, что в дальнейшем нам надо ориентироваться на Троцкого. Я спрашивал, почему? Он говорит, что Троцкий обещал Султан-Галиеву  при приходе его к власти изменить национальную политику в духе неоглашенного завещания Ленина  и по указанию правой группы татар-султан-галиевцев и грузинских уклонистов. Я говорил, что обещание Троцкого в корне противоречит его принципиальной позиции по национальному вопросу. Говорил также, что он сам, Фирдевс, мне неоднократно говорил, что все же таки Сталин ведет более правильную линию по национальному вопросу, что хотя не удовлетворяет, но и не очень обижает, он отвечает, что теперь Сталин подпал под влияние великодержавников и собирается постепенно ликвидировать нацреспублики, разгромив правую группу и т.п. Я спрашивал, как может Троцкий прийти к власти, когда его сторонников в партии все-таки мало и терпят поражение. Он говорит, что Троцкий после Ленина первая фигура, что он никогда не потеряет свой авторитет, народ и армия его обожают, он поздно или рано все равно придет к власти и говорит, если мы, националы, станем на его сторону и поведем агитацию за это во всех республиках, то это ускорит его приход к власти и тогда Троцкий будет помнить, что националы оказали ему большую услугу, и выполнит свое обещание, в корне изменив национальную политику Сталина.  Я говорил, что нам не время сейчас заниматься такой высокой политикой, когда перед нами стоит решающий момент о судьбе Крыма. Он мне говорит, что не возражает, чтобы я в данный момент занимался больше крымскими делами, но, говорит, этот вопрос более важный, твоя республика, говорит, завтра может быть ликвидирована,

<<l.151>>

а если придет к власти Троцкий, будет обеспечена и целостность республики и власти нашей группы навсегда, а потому, он говорит, нам надо в ближайшее же время перейти на сторону Троцкого. Я сказал, что я теперь не могу идти против своей линии и не одобряю эту линию». 

Р[адус]-Зенькович: Когда это было?

Дерен: Когда ушел Галиев, я был собой очень недоволен.

Р[адус]-Зенькович: Особенно этого не чувствовалось, они вам воскуривали фимиам, льстили вашему самолюбию, тешили вас, не мешали вам говорить и совсем не видно, чтобы вы окончательно от них отмежевались. Как можете вы это доказать?

Дерен: Сейчас я не могу ничего доказать, но я это чувствовал.

Р[адус]-Зенькович (читает): «После приезда на работу в Совнарком из Ялты я видел, что он эту идею долгое времени агитировал среди правых и не без успеха, я замечал, что из молодых правых товарищей Бекир Умеров, Кильдишев и другие начали очень много говорить, одобрять Троцкого. Через несколько месяцев я приехал в Москву, зашел ко мне Султан-Галиев, я спрашиваю, откуда он знал, что я здесь, он сказал, что ему Фирдевс написал письмо, что я буду в Москве. Мы много не говорили, мне как-то неудобно было с ним говорить, он понял это, долго не сидел и ушел. Я тогда познакомился с Мухтаровым и Енбаевым. Таким образом, за время моего пребывания в работе в Совнаркоме связь с московским центром больше всего держалась через меня.

 Кто здесь были главными руководителями? Об этом не говорили, но судя по авторитету, в разговоре самым главным считался Енбаев, на втором месте стоял Мухтаров. Я бывал у них очень редко, не каждый раз, когда приезжал в Москву. Султан-Галиев часто присутствовал на собраниях и участвовал в обсуждении вопроса. При моем приезде обсуждали больше всего крымские вопросы и информировали меня о делах в нацреспубликах,  больше всего в Татарии».    

Р[адус]-Зенькович: У вас обсуждались вопросы ваших отношений с Фирдевсом и Петропавловским, разрешались земельные вопросы, реэмиграционные и целый ряд других. Султан-Галиев бывал на ваших заседаниях, звали вы его или нет?

Дерен: Я этого не знаю, собрания были или у Енбаева, или у Мухтарова, в первом Доме Советов.

<<l.152>>

Дерен:  Вызвали по телефону.

Р[адус]-Зенькович: Он жил в 1-м Доме Советов. Скажите, Баширов тоже был у вас?

Дерен:  Да, кажется, был один раз. Потом еще раз на вечере.

Р[адус]-Зенькович: А в представительстве на вечеринке вы были?

Дерен: Нет, не был.

Р[адус]-Зенькович:  Султан-Галиев часто присутствовал на ваших собраниях? Он сам говорит (читает): «На этих собраниях обсуждались крымские вопросы. Меня потом информировали, сказали, что на этих собраниях обсуждались небольшие вопросы. Это было перед 14-м съездом, когда была сделана попытка организовать националов-делегатов съезда и добиться через них обращения в ЦК ВКП (б) в созыве 5-го национального совещания для обсуждения нацвопросов. Положение в республиках определялось так: великодержавники обнаглели, есть определенное стремление ликвидировать завоевания угнетенных наций. В Татарии наступают, в Крыму, в Казакстане, в Башкирии и во всех остальных республиках и автономных областях сокращаются права и материальные базы республик и областей, конституции автономных республик не утверждаются, предполагается их полное изменение и т.п. Информировали, что [политика] на местах настолько реакционна, что даже самые левые элементы предлагали бороться против великодержавного русского шовинизма. Говорили, что дело здесь одними едиными силами коммунистов не обойдется, что надо заключать единый фронт с интеллигенцией. Приводили примеры, что даже левые начали использовывать духовенство Татарии для укрепления своих позиций перед русским шовинизмом».   

Вы здесь пишете, что обсуждались маленькие вопросы. Это неверно, разве это, по-вашему, маленькие вопросы. Это вопросы, имеющие важность республиканского масштаба. Как, по-вашему, вопрос о Петропавловском,  это маленький вопрос?  Потом спор Дерена с Фирдевсом – это вопросы большой политической важности. Они говорили, что вопрос о снятии Петропавловского с работы в Крыму ваша идея. Вы неверно оценили.

<<l.152ob.>>

Дерен:  Я не успел вас предупредить о том, что я очень спешил и что не успел еще дойти до этого места. У меня было мало времени. Я еще не успел перейти к более важным вопросам.

Р[адус]-Зенькович (читает): «На собрании, которое было в начале осени 27 г., я только что приехал на учебу  в Москву. Собрание было на квартире Енбаева, он меня вызвал присутствовать на собрании, где будет обсуждаться крымский вопрос в связи со снятием Петропавловского и назначением Живова. Я тут же по телефону сказал, что я в крымских вопросах не буду вмешиваться, он говорит, все-таки приходи, будем обсуждать и один важный вопрос. У меня уже не было желания идти на собрание, но привычка оказалась сильнее и я пошел. Говорили о крымских делах, я не вмешивался совершенно. На этом собрании присутствовали Енбаев, Сабиров, Мухтаров, Вели Ибраимов, Султан-Галиев, Мансуров и не помню еще кто.  По крымскому вопросу решили повлиять на Живова, чтобы он ориентировался на «правых», затем перешли к обсуждению вопроса о том, каково должно быть отношение правой группы к новой оппозиции и в частности к Троцкому».

Это то собрание, которое Султан-Галиев называет «похоронным собранием»?  Вот он здесь пишет.

Скажите, не старались ли привлечь учащихся?

Дерен: Нет, я не помню, на собрании это не проявлялось. Но отдельные ребята из молодежи привлекались в кружки.

Р[адус]-Зенькович: Но вся эта ваша публика являлась основной ячейкой?

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович: Фирдевс говорит, что был центр, что собрания имели повестку дня, что собрания не были случайные встречи, а носили организованный характер. Султан-Галиев в своих показаниях говорит, что он работал с Енбаевым, что составляли какой-то кооперативный доклад и тогда к ним приходили вечером крымские работники, приходили и московские работники и засиживались далеко за полночь.  Вы тогда присутствовали?

Дерен:  Нет, я не был. Но меня вызвали по телефону.

<<l.153>>

Р[адус]-Зенькович: «Это собрание происходило на квартире Енбаева, меня позвал Енбаев присутствовать на собрании, где будет обсуждаться крымский вопрос в связи со снятием Петропавловского и назначением Живова»...

Дерен: Я тут же сказал по телефону, что не хочу вмешиваться.

Р[адус]-Зенькович: Да, тут написано: «Я тут же по телефону сказал, что в крымские вопросы вмешиваться не буду» и т.д. Об оппозиции в этот раз говорили?

Дерен: Да.

Р[адус]-Зенькович: А до этого приезжали крымчане, чтобы справиться, как быть с оппозицией?

Дерен: Я не знаю. Я был всего один раз, что было дальше, не знаю.

Р[адус]-Зенькович:  Кто же взялся за работу?

Дерен:  Я этого не помню, то, что помню, я все говорю.

Р[адус]-Зенькович: Я вам верю, у нас имеются не только ваши показания, но и других, и ваши слова мы сопоставляем с другими для того, чтобы лишний раз проверить их. За язык никто никого не тянет, и если мы видим, что кто-нибудь   из вас говорит неправду – тем хуже для них. Мы проверили показания каждого из вас. Султан-Галиев, например, говорил о московском центре, но ведь каждые люди говорят по-разному. Мухтаров говорил, что собирались, говорили, но не хочет признать оформленность и систематичность этих собраний, самого же факта собрания не отрицает.  У него все выходит случайно, и собираются случайно, и тема для разговора случайная,  а когда ему задаешь вопрос, знали ли об этом ЦК или ЦКК, оказывается, нет. Были ли обязывающие решение на этих совещаниях, тоже нет, а люди специально приезжали сюда, значит, дорожили этими совещаниями. Мы в прошлый раз указывали, что знаем гораздо больше, чем вы говорите, но в общем и ваши показания и других в основном правильны. Я вам прочту характеристику Мухтарова так, как ее дает Султан-Галиев. Он рисует его очень большим трусом и говорит, что в решительные минуты Мухтаров всегда колебался.

Дерен:  Это, безусловно, имеет основание.

Р[адус]-Зенькович: Его называют саботажником, потому что возьмет на себя поручение, а потом у него гайка  отвинчивается,

<<l.153ob.>>

и он начинает колебаться.

Дерен: Он его знает больше, чем я.

<<l.154>>

Дерен: Я его мало знаю, встречался с ним только у них.

Р[адус]-Зенькович: Да эти вожди. (Читает): «Обсуждались вопросы об оппозиции и в частности о Троцком, обсуждение этого вопроса приняло очень острый характер. Оказались большие разногласия. Мансуров и Султан-Галиев высказались за присоединение к оппозиции. Султан-Галиев очень горячо отстаивал эту точку зрения,  Мансуров менее горячо. Высказывания за оппозицию мотивировались тем, что надо же в конце концов решиться на активную политику и присоединиться к какой-либо общероссийской политической силе, которая больше всего отражает наши настроения».

Вы тоже высказывались по этому вопросу? Султан-Галиев говорит, что вы выступали, а вы здесь ничего не говорите об этом?

Дерен: Я еще не мог написать, я даже не помню, говорил я там или нет.

Р[адус]-Зенькович: Вы здесь ничего не говорите о себе.

Вот еще вопрос: скажите, что вы можете сказать о своем отношении  к Петропавловскому? Султан-Галиев в своих показаниях говорит, что это дело ваше, что его отзыв является результатом вашей работы. Потом еще относительно вашего спора с Фирдевсом и еще один вопрос – это вопрос о докладе В. Ибраимова после отзыва Дерена, где на одном из собраний Вели делал доклад о положении Крыма, это уже после отзыва Дерена и участие Султан-Галиева на собрании? Здесь этот последний вопрос как раз нужно уточнить, потому что привлекали при обсуждении важных партийных вопросов беспартийного. Конфликт между вами и Фирдевсом обсуждался в Крыму, потом был перенесен на собрании в Москву?   

Дерен:  Я точно не помню, обсуждался он здесь или нет. Наверное, говорили.

Р[адус]-Зенькович: Как же вы не помните? Вы на этом собрании еще высказались о том, что вы предлагаете использовать напряженное положение беспартийных в партии для самостоятельного выступления по национальному вопросу, а в своих показаниях, которые я вот читаю, вы говорите по-другому, или вас там не поняли.

<<l.154ob.>>

Дерен:  Вы все хорошо знаете работу в Москве и положении внутри партии. Давайте установим, если я говорю о положении, что оно среднее, то не следует забывать, что они все говорили о неизбежности гражданской войны, о том, что оппозиция сильна и добьется власти, но я не мог говорить так, как вы сказали. Я объяснял отдельным товарищам, что партия с оппозицией справится, что силы оппозиции незначительны и никакой гражданской войны не будет и что гражданская война может означать только гибель при наличии единого фронта империализма. Это то, что я говорил. И что безумие присоединиться к оппозиции.

Р[адус]-Зенькович: А самостоятельное выступление вы не предлагали?

Дерен:  Нет, я не мог так вопрос ставить.

<<l.155>>

Я  говорю ничего этого нет и доказываю, что при таком положении партия с оппозицией справится, оппозиция вовсе не сильна и что наше присоединение ничем укрепить оппозицию не может  и что это окажется простой авантюрой, поэтому наша позиция будет правильна, если мы не присоединимся к оппозиции. О том, что я говорил об использовании тяжелого положения партии и присоединении к оппозиции – это неверно, или товарищи хорошо не помнят, или уж я не знаю, чем это объяснить. По логике это тоже не выходит, потому что я говорил, что партия непременно справится с оппозицией, почему же я в таком случае буду предлагать воспользоваться трудным положением в партии, когда как раз наоборот говорил, что в партии трудного положения сейчас нет.

Р[адус]-Зенькович: Я вам сейчас оглашу, что говорит Султан-Галиев: «По моей инициативе было созвано одно заседание. Созвано оно было по настоянию Фирдевса, носило характер товарищеского суда над Фирдевсом и Дереном, участвовали на нем: Фирдевс, я, Дерен и Енбаев. Был ли еще кто-нибудь пятый, я не помню. Происходило оно на квартире Енбаева. Поставлен был этот вопрос мною потому, что, будучи как-то в гостях у меня зимой 26-27 года Дерен и Ногаев, с одной стороны, и Фирдевс -  другой, сильно рассорились…» Помните это?

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович:  «Рассорились, по сути, из-за пустяков. Ногаев и Дерен слегка подтрунивали над Фирдевсом. Тот разобиделся и ответил Дерену сильным моральным оскорблением».

Дерен:  Да, это было.

Р[адус]-Зенькович: «Поскольку все это происходило у меня на квартире, я считал своим нравственным долгом принять все меры к их примирению и попросил казанских товарищей вмешаться в той или иной форме в это дело. Однако это ни к чему не привело. Фирдевс весь вопрос сводил к политическим разногласиям, к обвинению тов. Дерена в неправильной политической установке (персональный "вождизм"), а тов. Дерен наоборот к обвинению его в мягкотелости»…  «Со стороны крымских работников присутствовали Фирдевс, Дерен, Вели Ибраимов, а со стороны казанских: Енбаев, Мухтаров и я».

<<l.155ob.>>

 «И было второй раз, когда переговоры уже ни к чему не привели. Второй раз этот вопрос был поставлен уже по инициативе самих крымских работников в один из приездов в Москву Вели Ибраимова. Были ли на этом собрании Сабиров и Г. Мансуров, не помню, однако и на этом собрании к единому решению товарищи не могли прийти. Предложено было Дерену прервать его сепаратные отношения с лидером «левых» Меметовым, а Фирдевсу – сепаратные же переговоры с Петропавловским об отступлении». Вы это помните?

Дерен: Нет, не помню. Я знаю только, что Фирдевс со мной очень спорил и сердился на меня.

Р[адус]-Зенькович: «Если не ошибаюсь, постановка была такая: в конце собрания со стороны Вели было выставлено требование к казанским работникам, чтобы они больше не вмешивались во «внутренние» дела «правых». Требование это было известно, что «казанская» группа работников в вопросах тактики борьбы поддерживала Дерена». Видите, о чем он говорит, а вы об этом все молчок.  

Дерен: Я не помню.

Р[адус]-Зенькович: Здесь речь идет об основном направлении борьбы, а вы этого не помните. Собрание он рисует так: «Последнее наше собрание с крымскими работниками происходило на квартире Енбаева, кажется, в сентябре или октябре 1927 года, хорошенько не помню, во всяком случае, до выступления оппозиции на улицу. Присутствовали на нем из нас: Мухтаров, Сабиров, я, Енбаев, кажется Г. Мансуров, а из крымчаков – Вели Ибраимов, Дерен, и, кажется, Мустафин, точно не помню».  Вели Ибраимов был?

Дерен:  Не помню.

<<l.156>>

Р[адус]-Зенькович: У вас, кажется плохая память, или нет желания говорить. Я вам указал основную канву, привел примеры, чтобы восстановить вашу память, а что-то туго поддается.

Дерен:  Тут дело совершенно другое. Я сказал уже, что не успел написать – это одно, а во-вторых, что у меня память действительно плохая. Мне нужно было только начать. Начало было самое трудное. Теперь я уже напишу все, но я очень устал. Главное обрисовать общее положение, и дело пойдет дальше.

Петерс: Вот это хорошо. Мы должны знать всю истину. Дело начато и нужно закончить, поэтому пишите все, что вы знаете. Поскольку вы заявили, что ошиблись. Поскольку вы теперь приобрели политические знания в кружке, имеете, так сказать, марксистские знания и стали настоящим коммунистом, должны исправить свою ошибку, рассказать обо всех своих антипартийных делах. Все дело только сейчас начинается и вы теперь должны решать свою судьбу: или с партией, или без нее. Вы должны дать чистосердечные показания о том, что вы знаете. Конечно, и другие тоже дадут свои показания, что они и делают, но мы должны знать все подробности: какая была организация, с кем она была связана, с какими районами, какие вопросы обсуждались, ну, словом, все подробности. Таким образом мы сумеем установить, говорите вы правду или нет.

Р[адус]-Зенькович: Он в своих показаниях дает довольно ценные указания, указывает, например, некоторые такие подробности, которые мы не находим в показаниях других, но у него память, наверное, слаба, он здесь упускает некоторые вопросы, но мы постараемся их выяснить. Ваш поход против Петропавловского со слов других товарищей на 90% дело ваших рук. Потом, когда вы поехали в Ялту, вы говорите, что порвали связь с «Милли-Фирка», но у нас имеются сведения, что вы связь не прервали.  

Дерен:  Я не говорю, что порвал связь, но я только не участвовал.

<<l.156ob.>>

Р[адус]-Зенькович: Вы себе составьте конспект в хронологическом порядке, чтобы не запутаться, и напишите все подробно.

Дерен: Я буду стараться написать все, как вы хотите.

<<l.157>>

Р[адус]-Зенькович: Отдельные факты вы освещаете очень подробно, с точностью, которую мы из прежних показаний не имеем, но, несмотря на это, фактов, касающихся лично вас, как, например, инцидента с Фирдевсом здесь нет, нет ничего такого о борьбе с Петропавловским. В ту пору, когда вы были в Ялте, вы не колебались, были тогда с милли-фирковцами. 

Дерен:  Когда же вы считаете, у меня начались колебания?

Р[адус]-Зенькович:  Я думаю, что у вас их до ареста Галиева вовсе даже не заметно. Вас рисуют человеком довольно решительным и на собрании 1927 года вы делали самостоятельные выступления об использовании тяжелого внутрипартийного положения.

Дерен:  Это не соответствует действительности.

Р[адус]-Зенькович:  Султан-Галиев так пишет, показания Мухтарова я вам уже оглашал, Галиев свою роль довольно определенно обрисовывает в том смысле, что был руководителем, других он подводить не хочет и говорит: «Не помню, был ли». Когда у других были колебания или высказывания против, он также прямо заявляет об этом, а не старается свалить всю вину на других. Основное направление исходило от него, от Султан-Галиева, все течение являлось султан-галиевщиной, его центральная фигура выступает везде довольно ясно. 

Дерен: Я не знаю, учитываете ли вы то, что я человек, не имеющий собственной политики действий, не забывайте, что собственных идей у меня не было.

Р[адус]-Зенькович: Правильно.

Дерен:  Почему же вы не допускаете мысли, что люди хотят склонить меня на свою сторону? Мое положение было такое: или я должен согласиться… (Зенькович прерывает его).

Р[адус]-Зенькович: Никто не говорит, что Дерен все, а мы ничего, Султан-Галиев все излагает очень  объективно.

Дерен:  Я хочу сказать, что мои колебания начались тогда, когда я пошел на это собрание.  

Р[адус]-Зенькович: Да, тут уже колебания заметны.

Дерен: После этого собрания я целую неделю не спал, все думал, зачем я туда пошел, допустил подобное преступление. 

Р[адус]-Зенькович: Помните ли вы записку Вели о признании им его ошибок?

<<l.157ob.>>

Дерен: Я ее не читал.

Р[адус]-Зенькович: Но говорили о ней.

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович:  Когда?

Дерен: Говорили мы о ней  в представительстве. Было это, кажется, в 1928 году.

Р[адус]-Зенькович: Нет, раньше в 1927 году. На этом собрании была речь об этой записке?

Дерен:  Нет.  

Р[адус]-Зенькович:  Султан-Галиев говорит, что была речь об этой записке.

Дерен: Что он признает свои ошибки?

<<l.158>>

Р[адус]-Зенькович: Что вам известно о записке В. Ибраимова, в которой он пишет, что признает свои ошибки?

Дерен:  Это не было.

Р[адус]-Зенькович: А здесь где Султан-Галиев говорит в своих показаниях о «похоронном собрании», он говорит, что В. Ибраимов выступил с признанием своих ошибок. Вы не помните?

Дерен:  Нет. На этом собрании не было, но мне помнится, что говорили об этом после его ареста. Верите мне или нет, но после этого собрания я с крымским вопросом порвал. В общем, я понял, в чем дело. Потом еще обострилась борьба с вопросом о Петропавловском. Султан-Галиев и другие считают меня виноватым.

Р[адус]-Зенькович: Да, здесь показания Хайсерова, Сабирова и др. Они все говорят о вашем участии в этом деле. Потом я еще вас прошу рассказать мне, вернее, напишите подробно тот период, когда вы были в Ялте и борьбу с Фирдевсом и что касается группы казанских работников.  В частности, о Султан-Галиеве и борьбе его с Фирдевсом. Ведь Фирдевс здесь был не одинок,  он имел поддержку правых, потому что  «Милли-Фирка» его поддерживала. Потом, все, что вам известно о В. Ибраимове.

Дерен:  Я вам на все эти вопросы отвечу, дайте мне только отдохнуть, мое положение тоже плохое, меня, наверное, скоро выселят из общежития.

Р[адус]-Зенькович:  Дайте дело скорее, это только и требуется, и мы дадим вам работать.

Дерен: Это только я и хочу, это моя единственная надежда. У меня семья. Только я не знаю, получу я работу или нет. 

Р[адус]-Зенькович: Какой вы странный, почему же нет. Партия не идет против вас, она не хочет вас погубить и вы должны понять, что мы не можем легко относиться к вам. Вы должны понять, что  пришли к нам не по собственному желанию, не пришли к нам рассказывать, что у вас там делается, а пришли только после того, как мы вас позвали. Это вы должны иметь в виду, что вы пришли только когда мы узнали  от других лиц, другой стороны и вас позвали.  

<<l.159>>

Р[адус]-Зенькович: Вы пришли сюда по зову.

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович: Вы с нами стали более откровенными и мы это ценим, но подтвердите вашу готовность на деле. В прошлый раз мы сделали вам замечание, что вы нам даете общую оценку, но забываете об указании деталей, дат и лиц, которые имели место. Вы должны  нам перечислить отдельные конкретные вопросы. Нам нужны подробности, вы указываете целый ряд фактов, но забываете такие вещи, которые касаются вас лично, вы их почему-то обходите. Так, например, вы забываете рассказать, каковы были ваши отношения  с Фирдевсом, какой линии держался он  и какой держались вы. Если он хотел вести переговоры с Петропавловским, а ваша позиция была другая, зачем же вы это замалчиваете, не может же быть, чтобы такой важный факт мог выскочить из памяти. Почему вы забываете о борьбе с партией? Ваше умалчивание для нас совершенно не понятно и чем больше вы будете скрывать, тем больше у нас будет оснований думать, что вы не все договариваете и что полной искренности у вас нет. Чем скорее вы нам  все расскажите, тем меньше придется тревожиться вам, что надо идти сюда. Вы должны нам помочь разобрать все дело правильно. Покажите нам, что вы окончательно рвете со всем старым, и мы решим вопрос о вашей дальнейшей работе. В этом случае будет  решен вопрос не только о работе, но и о степени доверия к вам партии. Вы должны загладить свою вину в прошлом и сказать себе: теперь я буду вести себя так, что заглажу все свои прошлые грехи и промахи. Вы должны на деле доказать свое отречение от прошлых ошибок и для этого нужно ничего не скрывать.

Дерен: У меня не было списка вопросов, я писал то, что вспомнил.

Р[адус]-Зенькович: У нас к вам невольный упрек. То, что вас не касается, вы говорите подробно, а о том, что касается именно вас, о том вы скрываете и умалчиваете. Не могли же вы забыть свои отношения с Петропавловским и Фирдевсом? Остальные об этом говорят и показания их сходятся, несмотря на то, что эти люди между собой не связаны.

Дерен:  Я еще не кончил писать.

<<l.159ob.>>

Р[адус]-Зенькович: Что вы еще прибавите нового?

<<l.160>>

Дерен: Тут я, товарищи, написал до 21 г.

Р[адус]-Зенькович: Вы забыли, что московский центр не существовал в 25-26 гг., это совпадает с вашими событиями, с вашим продвижением в Крыму. Все ваши вопросы ставились и разрешались,  это в то время, когда вы были в Крыму. Вопрос о реэмиграции, еврейский вопрос, земельный вопрос и др. Как, например, на одном из собраний, как здесь говорится в показаниях, был выброшен лозунг «Все силы для завоевания республик» и т.д. Что вы можете сказать, здесь я ничего не вижу? 

Дерен: Я не успел еще написать, у меня не было времени.

Р[адус]-Зенькович: Почему же вы первый вопрос написали? Давайте все в хронологическом порядке. Нам нужно общее освещение и точные факты. В следующий раз дайте мне подробные сведения о своей работе в Ялте, связь с «Милли-Фирка». Какие вопросы входили в обсуждение центра?

Дерен: В Ялте я с «Милли-Фирка» не имел связи, только через Симферополь.

Р[адус]-Зенькович: Но вы участвовали в проводимых кампаниях «Милли-Фирка»? Участвовали по вопросу об освобождении Муслюмова, в выборах в Советы, кооперации и др.?

Дерен: Да, я участвовал.

Р[адус]-Зенькович: Ну, вот вы и расскажите все это. Связь с заграницей и все прочее, все, что входило в область вашей работы, и все мероприятия по отношению к Петропавловскому, формулировки правой фракции коммунистов и т.д. Перечислите все, а главное, привлечение к обсуждению партийных вопросов беспартийных.

Дерен:  Я их не привлекал.

Р[адус]-Зенькович: Но вы не можете отрицать, что они присутствовали при обсуждении партийных вопросов. Решались партийные вопросы, обсуждались крымские конфликты в присутствии беспартийных. Потом напишите о создании московского центра и о его участниках.

<<l.161>>

Р[адус]-Зенькович: Наконец сама платформа. Факт тот, что он платформу вам свою дал. 

Дерен: Какую платформу?

Р[адус]-Зенькович:  Вам Султан-Галиев свою платформу давал?

Дерен:  Да.

Р[адус]-Зенькович: Обо всем этом надо написать. Мне бы хотелось все это написанное сохранить у себя.

Дерен: Я еще не кончил писать за отсутствием времени.

Р[адус]-Зенькович: Трудно все выкопать сразу из памяти, поэтому я помогаю вам вспомнить и оглашаю показания других. В основном показания остальных сходятся с вашими. Султан-Галиев говорит чрезвычайно осторожно. Он никого не оговаривает.

Дерен: Я прошу вас только учесть мое психологическое состояние, меня очень угнетает то, что я хочу работать, и меня мучает невозможность этого. 

Р[адус]-Зенькович: Я уже говорил вам, что такая возможность будет и должна быть. У партии нет такого мнения, что заблудившиеся не пользуются доверием. Все дело в том, в какой мере вы порвали с прошлым, не надо забывать, что дело не только в голословном заявлении об отказе, вы должны доказать свою искренность на деле. Партия не может расшвыриваться партийцами-националами, те из них, которые прошли через такое заблуждение как вы, имеют для партии большую ценность. Для вас теперь имеется гарантия, что на таком место, если оно опять встретится, вы уже не оступитесь. Партия понимает, что партийцы-националы в своем росте не обязательно растут безошибочно. Вы прошли через крупную ошибку, а знаете русскую пословицу: «За одного битого двух небитых дают», потому что битый уже испытанный. Мы не хотим вас ни мучить, ни терзать, это нам совсем не нужно. У нас есть желание верить вам, и для этой веры, по-моему, мы имеем основание. Вам сейчас трудно потому, что идете по пути выкладывания из души того, что уже пережито.

<<l.162>>

Р[адус]-Зенькович: Партия относится к вам с полным доверием, и в работе вы будете использованы. От вас требуется только полное признание своих ошибок, и партия хочет, чтобы вы в дальнейшей работе вы себя показали, но мимо   этого испытания мы не можем идти. Вы должны    сами понять, что без полного вашего признания, без того, чтобы вы отмежевались от них, чтобы вы отгородились от этой политики резкой чертой, мы не можем, поэтому вы должны восстановить в своей памяти все самые малейшие подробности, чтобы ничего не осталось за вами. Мне кажется, что для вас это не будет так трудно. Вы сами бывший рабочий. Вы стоите к нам ближе, чем эти интеллигенты, вроде Султан-Галиева, Мухтарова и пр. И у нас есть единственное желание вам верить, партия не хочет вас раздавить, а помочь вам дальше работать. Мы хотим, чтобы вся эта история как можно скорее закончилась, и пустить вас работать. 

Дерен: Я уже с некоторыми товарищами говорил, я говорил также со своими преподавателями, они знают, что я не хуже других, что я хочу работать, я могу работать, но мне все кажется, что я не получу работу, что мне не  дадут возможность работать.

Р[адус]-Зенькович: Почему у вас такое недоверие к нам. Это не хорошо, я вам совершенно определенно говорю, что вы получите работу и будете работать. Мы уже раньше знали ваше настроение, а партия не принимала пока никаких мер, ждала, что вы придете сами и расскажите, но этого не случилось. Вы не пришли по собственной инициативе и теперь, когда мы вас позвали, и вы здесь, когда увидели, что мы все знаем, решили сознаться, мы это не считаем, что вы пришли по собственной инициативе, но это уже все-таки колоссальный плюс  для вас, что вы сознались, хотя вы и пришли по нашему зову, но искренне и чистосердечно сознались в своих ошибках. Мы уже успели ваши показания сопоставить с показаниями других  и видим, что вы говорите правду. Имейте в виду, что партия ценит ваше сознание и поможет вам выйти из этой истории. И понятно, вы пойдете работать, чтобы доказать, что вы действительно порвали со всем этим делом. Когда я вас первый раз увидел, это было в понедельник, а второй раз в среду, а теперь суббота, мы уже хорошо продвинулись вперед. Вы много написали, я понимаю, вам это очень трудно, вы, наверное, за всю свою жизнь так много не писали. Давайте так сделаем.

<<l.162ob.>>

Вы мне ответите на все эти вопросы, которые вы записали.   Вы самое трудное уже прошли. Теперь нужно только дать общую оценку. Самое лучшее - напишите конспект и вам  будет легче.   

Дерен: Я все волнуюсь за себя, я хочу работать.

Р[адус]-Зенькович: Напрасно вы волнуетесь, я вам говорю, что вы будете работать. Этот момент не должен вас тревожить.

Дерен: У меня уж такой характер.

Р[адус]-Зенькович:  А если что-нибудь с общежитием неладное, скажите, мы вам поможем. Что касается следствия, то вопрос о вас будет решаться отдельно. Так что вам нечего волноваться. Например, Султан-Галиев, он дает правильную оценку, и я бы сказал, его показания беспристрастные, он ни на кого не говорит. Если он что не знает, он скажет: «Точно не знаю». Он был прав, когда на очной ставке говорил Енбаеву: «Ты делаешь теперь то же, что делал и я – отпираешься от всего, но ты придешь к тому же, что все расскажешь совершенно правдиво».  И он совершенно прав, кто скрывал, тот делал хуже для себя.

Дерен: Я нравственно в этом сам заинтересован.

Р[адус]-Зенькович: Тот факт, что вы пишете, дает нравственное облегчение. Неужели вам раньше было легко?

Дерен: Очень трудно. Мне было трудно учиться из-за всех этих переживаний, но я думал, что нельзя рассказать свое положение и убедить товарищей.

Р[адус]-Зенькович:  Партия знала, что вы из себя представляете. Знала также о вашем заблуждении. Роль ваша была хорошо известна. Тот факт, что вам дали доучится, окончить ваши занятия, является лучшим доказательством, что вас не считали конченым человеком, наоборот, вас считали человеком, подающим надежды. Вы будете работать. Из общего дела ваш вопрос выделен и почти уже решен. Так что вы не волнуйтесь,  это все скоро закончится.